По воле судьбы
Шрифт:
— Не нахожу причин для возражений, — нехотя признал Децим.
— Если снег будет глубоким, мы пророемся сквозь него.
— То есть ты намерен подойти к Севеннам в верховьях реки Олтис и перейти через Родан где-то около Альбы Гельвеции? — спросил Луций Цезарь, торопясь блеснуть нахватанными в последние дни географическими познаниями о регионе, которым ему было поручено управлять.
— Нет, думаю, я зайду дальше, — ответил Цезарь. — Хочу спуститься с хребта как можно ближе к Виенне. Чем дольше мы останемся невидимками, тем лучше для нас и хуже для Верцингеторига. Я надеюсь появиться там раньше, чем он прознает о нас. И забрать с собой четыре сотни германских всадников. Если Арминий хозяин
— Значит, ты положил шестнадцать дней на то, чтобы перевалить через Севеннский хребет и соединиться с нашими силами в Агединке? — уточнил Луций Цезарь. — Это же более четырехсот миль, и местами по глубокому снегу.
— Да. Я намерен делать в среднем по двадцать пять миль в день. Быстрее мы сможем идти от Нарбона до реки Олтис и после того, как покинем Виенну. Этим мы компенсируем потерю скорости на перевалах. В Агединке будем вовремя, уверяю тебя. — Цезарь пристально посмотрел на кузена. — Я хочу все время опережать информаторов Верцингеторига. Я хочу, чтобы он был обескуражен. Где Цезарь? Кто-нибудь слышал, где находится Цезарь? Ага, вот он где! Сейчас мы захлопнем ловушку! А меня там уже три дня как нет.
— Ты делаешь ставку на то, что он не профессионал, — задумчиво заметил Децим Брут.
— Именно. Много амбиций и мало опыта. Я не говорю, что он боязлив и неспособен к решительным действиям. Но у меня есть преимущества, и я должен использовать их. Я умен, опытен, и мои амбиции превосходят самые дерзостные его чаяния. Для победы мне нужно всего лишь заставить Верцингеторига это понять.
— Надеюсь, ты не забудешь взять с собой свой сагум, — усмехнулся Луций.
— Я не расстанусь с ним ни за какие сокровища! Когда-то он принадлежал Гаю Марию. Бургунд принес его мне. Ему девяносто лет, вонь от него поднимается до небес, ее не могут отбить никакие душистые травы, и меня передергивает всякий раз, когда я его надеваю. Но говорю тебе, таких плащей уже больше не делают, даже в Лигурии. Дождь от него отскакивает, ветер не продувает, а алый цвет его столь же ярок, как в тот день, когда он был соткан.
Пятнадцатый легион оставил Нарбон без единой повозки. Палатки центурионов были погружены на мулов вместе с запасными пиками, инструментами и большими лопатами. Остальное, включая любимую артиллерию Цезаря, в обстановке строжайшей секретности пустилось в длинный кружный путь к долине Родана. Зато количество приданных центуриям мулов увеличили вдвое. Теперь одни лишь четвероногие вдобавок к привычной поклаже волочили на себе весь провиант, а походные ранцы солдат полегчали до пятнадцати фунтов.
Знаменитая удача не покидала Цезаря, ибо северную дорогу подернул туман, не давая наблюдателям Луктерия или габалов видеть, что на ней происходит. Легион незамеченным подошел к горным кручам. Повалил крупный снег, поторапливая легионеров. К восхождению приступили немедленно. Цезарь хотел как можно скорее добраться до перевалов.
Снежный покров достигал местами глубины шести футов, но метель прекратилась. Каждая центурия поочередно выходила вперед, расчищая путь остальным. Чтобы уменьшить риск, людей перестроили, они шли по четверо в ряд, а мулов в опасных местах проводили поодиночке. Время от времени кто-нибудь оступался, срываясь в расщелину, или снежная толща обваливалась, увлекая кого-нибудь за собой. Но потери были редки, бедолаг обычно вытаскивали наверх невредимыми. От возможной гибели и переломов их спасал все тот же снежный покров.
Цезарь спешился и на протяжении всего перехода шел вместе со всеми, расчищая дорогу и подбадривая павших духом. Его присутствие всегда успокаивало солдат. В свои восемнадцать лет при явной физической развитости эти парни все еще тосковали
— А вы становитесь неплохим легионом, ребята, — говорил он им, широко улыбаясь. — Сомневаюсь, что десятый шел бы здесь намного быстрее, чем вы, хотя счет лет его службы подходит к десятку. Вы, конечно, еще сосунки, но подаете большие надежды!
Удача по-прежнему благоволила к нему. Наверху мело, но не столь сильно, чтобы замедлить продвижение легиона; ни один галл не попался навстречу, а легкая снежная дымка скрывала римлян от чужих глаз. Сначала Цезаря беспокоила мысль об арвернах, но время шло, а арверны не появлялись, и он понемногу стал верить, что Верцингеториг так ничего и не узнает о его хитром маневре.
Наконец пятнадцатый легион, очень довольный собой, спустился с Севеннского хребта и вошел в Виенну. Три легионера погибли, несколько человек поломали руки и ноги, четыре мула, запаниковав, сорвались со скалы, но ни один солдат не обморозился, и все были полны решимости идти дальше — на Агединк.
Четыреста германцев из племени убиев жили там уже почти четыре месяца. Лошади ремов пришлись им по нраву, и вождь на ломаной латыни заверил, что его люди сделают для Цезаря все.
— Децим, веди дальше пятнадцатый без меня, — сказал Цезарь, накинув вонючий старенький сагум. — Я поскачу к Фабию и с двумя его легионами встречу тебя в Агединке.
Девяносто тысяч галлов выступили из Карнута, направляясь к владениям битуригов. Шли они медленно, ибо Верцингеториг сознавал, что мало смыслит в осадной войне и вряд ли сумеет взять Аварик. Поэтому он просто хотел привести ослушников в ужас, сжигая их хутора и деревни. Это произвело должный эффект, но только после того, как армия эдуев возвратилась домой, так и не перейдя реку Лигер. Битуригам потребовалось еще несколько дней, чтобы понять, что помощи нечего ждать и от римлян, спокойно посиживающих за неприступными стенами своих лагерей. В середине апреля битуриги склонились перед Верцингеторигом.
— Мы теперь с тобой до самой смерти, — сказал ему царь Битургон. — И сделаем все, что ты хочешь. Мы честно пытались соблюсти заключенный с римлянами договор, однако поняли, что они сами не собираются его соблюдать. Они не стали нас защищать. Поэтому мы с тобой, а не с ними.
— Очень хорошо! — сказал Верцингеториг и, обогнув Аварик, пошел к Горгобине, к старой крепости арвернов, принадлежавшей теперь бойям, не дававшим гельветам покоя.
Литавик встретил его на подступах к Горгобине. Остановившись на высоком холме, он любовался великолепной картиной. Какая армия! Разве могут римляне победить? Объем римской армии никогда нельзя было определить, потому что она обычно шла колонной. Один легион простирался на милю, с обозом и артиллерией в середине колонны. В некотором смысле не так страшно и определенно не наводит такой ужас, как вид, развернувшийся перед пораженным взором Литавика: сто тысяч одетых в кольчуги, вооруженных галлов, приближавшихся по всему фронту в пять миль, глубиной в сто человек, с обычным обозом позади. Кажутся, тысяч двадцать были верхом, по десять тысяч с каждого фланга. А впереди ехали вожди, первым — Верцингеториг, за ним остальные: от сенонов — Драпп и Каварин, от карнутов — Гутруат, от мандубиев — Дадераг. И Катбад, легко узнаваемый в своем белоснежном одеянии на белоснежном коне. Значит, в этой войне принимают участие и друиды, давая всем понять, что тоже хотят видеть Галлию объединенной.