По воле судьбы

Блэйк Стефани

Люк ничего не ответил, и они остались молча сидеть, задумчиво глядя на струящуюся за бортом воду.

По обеим сторонам медленно проплывали однообразные желтовато-серые равнины. В отдалении виднелись цепи обрывистых, скалистых гор. Берега спускались к реке широкими пологими террасами. Босые мужчины, женщины и дети, закатав штанины до колен, работали на рисовых полях. Когда Люк начал было возмущаться, Тондлон возразил ему:

– У нас в Китае каждый клочок земли должен быть обработан. Людям надо есть.

– Прошлой ночью я долго не мог

заснуть. Слишком много впечатлений, к тому же сказалась усталость от долгого плавания… Так что я провел несколько часов, перелистывая словарь и учебник китайского языка. Я понимаю, что, возможно, перевел неверно, но твое имя означает…

– Большая репа. Вы перевели совершенно точно. – Тондлон был явно польщен. – Это не имя, а прозвище. Так меня прозвали ребята в деревне, где я вырос. Я всегда был выше и тяжелее обычного китайского ребенка, да и взрослого китайца тоже. Тот мой далекий европейский предок был, должно быть, настоящим верзилой.

– Надо же, Большая Репа… Забавно!

– Мне это прозвище нравится. Я давно перестал пользоваться своим настоящим именем. В этом у нас перед вами, европейцами, неоспоримое преимущество. Вас крестят и дают имя, которым вы обязаны зваться до конца своих дней. Что про вас подумают, если, вернувшись в Америку, вы заявите: «С этого дня зовите меня не Люк Каллаган, а Большая Репа»?

– Вне всякого сомнения, упрячут меня в психушку.

– В сумасшедший дом? Конечно. Здесь, в Китае, мы очень терпимы ко всякого рода чудачествам. Даже к тем, кого по вашим европейским меркам давно сочли бы недоумками или безумцами, относятся с особой симпатией и даже уважением.

– Как ты справедливо заметил вчера, западная культура несовершенна во многих отношениях, – кивнул Люк. – Белый человек никогда не славился человеколюбием по отношению к другим народам. Он прославился прямо противоположным. Я принадлежу к людям, которые пытаются хоть как-то это исправить, честно исполняя наш миссионерский долг.

Тондлон положил руку на плечо Люка и с улыбкой сказал:

– Я просто уверен, мистер Каллаган, что вы обладаете большим человеколюбием и преисполнены самых добрых намерений по отношению к людям, какого бы племени они ни были.

– Ну что ж, спасибо на добром слове, Тондлон. Мне особенно лестно услышать это именно от тебя.

Темные глаза китайца были непроницаемы.

– Мистер Каллаган, я говорю только лично о вас. Отнюдь не все ваши приятели-миссионеры вызывают у меня такую же симпатию и уважение.

– Тогда это лестно вдвойне. – Люк поднялся на ноги и потянулся. – Сидеть на этой лавке просто невыносимо. Ощущение такое, будто мне пропилили зад до кости. Пожалуй, пойду сосну немного на палубе. Что-то мне, честно говоря, нездоровится.

– Отдохните, отдохните! – подмигнул Тондлон. – А я посторожу, чтобы эти желтые черти не полоснули вас ножом по горлу и не кинули за борт.

– Мне не всегда нравятся твои шуточки, – сухо заметил Люк, укладываясь в тени паруса на соломенную циновку.

Люк

проспал целых шесть часов. День уже начал клониться к вечеру, когда Тондлон разбудил его.

– Мы подплываем к миссии. Через полчаса причалим.

Люк широко зевнул и сладко потянулся:

– Надо же, во рту все пересохло, будто песку наелся. Здесь есть вода?

– Есть, но я бы не советовал вам пить ее. В этом году повсюду гуляют холера и тиф. Выпейте лучше вот это. – Тондлон вытащил из своего парусинового заплечного мешка бутылку китайского вина и протянул ее Люку.

Юноша откупорил ее, поднес ко рту и сделал приличный глоток. Скривившись, он посмотрел на бутылку.

– Господи! Чем ты меня напоил? Не вино, а прямо щелок какой-то!

Тондлон рассмеялся и, в свою очередь, глотнул из бутылки.

– Очень помогает пищеварению и убивает всех микробов, не говоря уж о том, что это лучшая защита от беса.

Миссия располагалась на склоне холма. Вокруг расстилались бесконечные рисовые поля. Длинное прямоугольное здание из красного кирпича бросалось в глаза уже издалека. Его плоская крыша и весь в каннелюрах парапет делали миссию скорее похожей на форт, чем на мирное прибежище для отдохновения и молитвы.

Когда джонка осторожно направилась к берегу, крестьяне на рисовых полях прервали работу и с любопытством уставились на приближающееся судно. Из дверей миссии вышли два человека и стали спускаться по склону холма к пристани. Приглядевшись, Люк увидел, что это мужчина и женщина, облаченные в одинаковые восточные одеяния из белого шелка.

Когда до берега оставалось не более ста футов, шкипер обратился к Тондлону. Тот перевел его слова Люку:

– Ближе он подойти не может – боится сесть на мель. Нам придется добираться до берега вброд.

Он вскинул на плечо свой мешок и взялся за саквояж Люка.

– Послушай, я и сам в состоянии с ним справиться… – начал было возражать Люк.

– А я для чего здесь? – притворно возмутился Тондлон. – Чтобы освободить господина от тяжелой работы и взвалить ее на свои могучие плечи. Тогда господин будет полон сил для своих духовных созерцаний.

– Не будь таким развязным, косоглазая шельма, а то я быстренько отправлю тебя обратно в Макао с этими головорезами.

Тондлон весело ухмыльнулся и взгромоздил саквояж себе на голову. Опершись рукой о планширь, он осторожно шагнул через борт и сразу оказался по грудь в воде. Люк снял свои белые башмаки и, высоко держа их над головой, присоединился к Тондлону. С усилием переставляя увязающие в илистом дне ноги, они двинулись к берегу.

У кромки воды их ждала пожилая пара. Мужчина был совершенно лыс, если не считать жидкого венчика каштановых волос вокруг головы. Румяное лицо расплылось в широкой, доброй улыбке. Сопровождавшая его женщина была полной, с одутловатым лицом, грустными карими глазами и растрепанными темно-рыжими волосами с заметной проседью. Оба, сияя от радости, устремились к вновь прибывшим.