По Японии
Шрифт:
А в действительности ничего удивительного не было. Ёсивара была одной из черт того национального быта японцев, о котором шла речь раньше, быта, определявшегося все тем же культом мужчины. Мужчина, символом высокой души которого, ее воплощением считаются на японских островах прекрасные цветы вишни — сакура, с чисто японским педантизмом и любовью к аккуратности и порядку (как ни парадоксально звучит это в применении к Ёсивара) создал этот мир, куда продавал своих дочерей, жен и сестер и где, действительно, совершенно трезвые (не имевшие даже права утопить в вине свое бездонное отчаяние) японки улыбались, в душе презирая и проклиная своих всесильных хозяев.
Недаром Токугава, который создал Есивара для развлечения своих солдат, обнес квартал
Но века жизни на коленях вопреки всему не Могли уничтожить нравственной чистоты японской женщины. Летом 1958 года, когда обсуждался закон о запрещении проституции, тысячи женщин пикетировали здание парламента, требуя закрыть Ёсивара. Опираясь на принятый закон, японская общественность ведет сейчас трудную борьбу с. корпорациями владельцев подпольных заведений. Трудную и, можно сказать, неравную, потому что бороться с этим старым в мире капитала злом, оставляя нетронутыми его социальные корни, действительно задача не из легких. В конце декабря 1963 года была раскрыта целая организация торговцев «живым товаром», регулярно поставляющая в увеселительные заведения курортных районов девушек в возрасте от 14 до 18 лет. Японские работорговцы усердно стараются не отстать от своих французских собратьев по профессии, поднявших эту торговлю на новую, «модернизированную» основу, где строго определяется продажная цена женщины и столь же строго подсчитывается общая сумма годового дохода. В большинстве случаев представителям «темного бизнеса» как Запада, так и Востока удается оградить свое «золотое дно» от действий властей.
В японских газетах неоднократно шумно обсуждался вопрос о районах увеселительных заведений, разлагающе действующих на нравы молодежи, но дальше пустых словопрений дело не идет. Слишком много дельцов, делающих свой «бизнес» в темных улицах-ущельях, заинтересовано в существовании этих кварталов, надевающих вечером призрачный наряд красочного веселья. Золото огней, рассыпанных над домами, кажется живой данью золотому тельцу — богу, навсегда окопавшемуся в этих злачных местах.
Много странных сцен запечатлеет память, если хоть раз рискнешь побродить вечером по причудливо переплетенным улицам этих районов.
— Сэр, одна секунда! — Легкие неслышные шаги догоняют прохожего.
— Видимо, сэр очень спешит, очень занят, но… фирма всегда к вашим услугам, вам стоит лишь позвонить…
Корректные молодые люди отменно вежливы, но предельно настойчивы. В пальцах, длинных и быстрых, — визитная карточка. Обычная карточка, как у всякой торговой фирмы, с адресом и телефоном. Лицо юноши серьезно, манеры учтивы; глядя со стороны, можно решить, что этот достойный молодой человек рекламирует продукцию какой-нибудь солидной фирмы: пылесосы, мотоциклы или знаменитую японскую оптику. Но торговля человеческим телом идет здесь по тем же законам коммерции, и в лице этого молодого человека вас встречает такая же торговая фирма и столь же хорошо знакомый «сервис», которым так полна японская земля!
…Текут ночные улицы, стремясь к рассвету: одни в огнях, другие в тишине и темноте. Дремлют дома со спущенными железными шторами, словно устало смеженными веками. И лишь для Асакуса, Синдзюку и многих других подобных районов это время бурной, неестественно интенсивной жизни. Где-то спят уставшие за день люди, благословляя ночь за то, что она несет передышку, а здесь — бежит неон по трубкам в ночной пустоте неба, у низких притолок оранжевыми плодами приглушенно светятся бумажные фонари, скользят бесшумные прохожие, откуда-то из тьмы доносятся обрывки резкого смеха, сыплются осколки мелодий. Темные, глянцевитые громады машин уткнулись носами прямо в стены домов, где в полумраке за узкими стеклянными дверьми в ожидании «гостей» застыли хрупкие силуэты маленьких японок…
Дары Нептуна
Проезжая
Рыбный рынок в Токио — один из самых крупных в мире рынков подобного типа. Вполне естественно, ведь Япония занимает одно из главных мест в мировом рыболовстве. Сотни тысяч рыболовных судов бороздят моря и океаны планеты, добывая свыше пяти миллионов тонн рыбы в год. А если добавить добычу крабов и трепангов, сбор морской капусты, охоту на китов, то легко себе представить, какое место в жизни этого мужественного народа занимает море и связанные с ним промыслы. Для того чтобы увидеть рыбный рынок во всей полноте его кипучей деятельности, нужно встать пораньше и приехать туда по крайней мере в 4–5 часов. Стоянок такси в городе нет, машины должны все время находиться в движении. Несмотря на то что центры Токио, Осака и других крупных городов Японии по вечерам представляют собой настоящую феерию света, окраины их и даже улицы, отходящие прямо от центра, обычно погружены в темноту, редкие фонари скупо освещают только свое собственное подножие. Машины на таких улицах мчатся с включенными фарами дальнего света, ослепляя прохожих и не снижая скорости на перекрестках. И только у такси, идущих обычно со средней скоростью, той, что у нас принято называть скоростью, обеспечивающей безопасность, на крыше виден рубиновый гребешок — пластмассовая коробочка с горящей внутри лампой. На фоне ее ярко светятся иероглифы, написанные на стенках коробочки, — это название компании, которой принадлежит машина.
Мы стояли на пустынной улице минут десять, пока наконец не вспыхнул вдали спасительный рубиновый огонек. Узнав, куда мы едем, шофер заулыбался, хмурое, усталое лицо его как-то сразу расправилось и посветлело:
— Вы молодцы! Вы увидите сейчас такое!!! — Дальше последовала загадочная улыбка.
И только попав через несколько минут на берег реки Сумиды, мы поняли эту загадочность и оценили это немногословное обещание.
Рынок занимает огромную территорию при впадении реки Сумиды в токийскую бухту. Сонно-безмолвный город повернулся к гавани холодными, отчужденными спинами домов. Туман, стлавшийся по Сумиде, закрывал берег и дырявыми клочьями сползал по стенам и крышам близлежащих кварталов.
Но снизу сквозь все эти толстые ватные пеленки, наглухо укутавшие реку, пробивался такой неистовый, такой неистребимый ритм трудовой деятельности, такое еле сдерживаемое ранними часами дыхание жизни, что само собой возникало представление, будто город как заснувший в бухте корабль: пустынны рубка его и капитанский мостик, не видно матросов, но где-то внизу, ни на минуту не затихая, идет работа, неумолчным эхом, глухо и сосредоточенно выбивают пульс поршни, и, еле заметно отзываясь на их толчки, вздрагивает пустынная палуба…
Под покровом темноты и тумана с океана в устье Сумиды шли и шли корабли и кораблики, баржи, моторные боты, флотилии лодок, какие-то неповоротливые посудины, груженные доверху и чуть не черпающие кормой черную маслянистую воду. Вполголоса, чтобы не разбудить город, перекликались гудки, торопливо что-то буркая друг другу, ворчливо переругиваясь, освобождали место вновь прибывшим маленькие катера.
А на берег с этих морских колымаг катились, лились, сыпались тысячи тонн рыбы и других бесценных даров морских глубин! Казалось, море задалось целью затопить город серебром чешуи и гнало на серые домишки перламутровые, жемчужно-розовые, зеленоватые волны трепещущей живности, нагромождая все выше и выше свои сокровища.