По Японии
Шрифт:
И… правительство отступило. В системе аттестации были произведены значительные изменения и пересмотрены сроки ее введения. Несмотря на то что правительство до конца не отказалось от дальнейших своих видов на введение этой системы, победа была велика. Она показала и интеллигенции и рабочему классу, союз которых укрепился в эти суровые дни, что только упорная непрерывная политическая борьба может заставить отступить реакцию.
За эти годы Никкёсо расширил и укрепил свои ряды. Он и сейчас один из самых боевых профсоюзных объединений Японии. Учителя рука об руку с другими профсоюзами выступают против планов расширения полномочий полиции, против введения закона о «предотвращении
Амулеты с неба…
Чудо, чудо… Японское чудо, итальянское, западногерманское… Чудо ли?
Разговор начался совсем случайно. Утром мы были на предприятиях фирмы «Хитати» — радиоаппаратура, приемники и транзисторы, которые известны всему миру. Корпуса за корпусами, светлые помещения с белоснежными потолками, живая, мягкая цветовая гамма оформления цехов на уровне современной технической эстетики, идеальная чистота, аккуратные, отглаженные халаты рабочих. Почти ту же картину мы обнаружили на заводе компании «Мацусита дэнки», одном из лучших японских предприятий. Цех транзисторов напоминал сверкающий стерильный зал какого-нибудь фармацевтического предприятия. Вероятно, здесь была подсчитана не только освещенность каждого сантиметра рабочего места, но даже кубатура воздуха — ровно столько, сколько нужно для интенсивного труда работницы в течение ее рабочего времени. Рабочее место тоже, наверно, определялось в сантиметрах, так густо, словно в ячейках, сидели маленькие работницы — мимо них, извиваясь спиралью, ползла змея конвейера, захватывая у каждой какие-то детали и неся к концу маршрута готовые изящные, сверкающие транзисторы.
Транзистор. Я вспомнила, что только накануне разговаривала со своим знакомым — владельцем маленькой обувной лавочки около нашего отеля. Хозяин сидел тут же за перегородкой, отделявшей его уголок от стеклянных витрин, где стояли изящные на каблучках-гвоздиках туфли из разноцветной мягкой кожи. Я застала его, как всегда, за работой — рядом уже стояла одна готовая крошечная (совсем для Золушки!) красная туфелька с обрубленным носиком и высоким гордым каблуком. Цены в его магазине были значительно ниже, чем в центральных универмагах — «депато», — там туфли стоили 4–5 тысяч иен, а у него — 2,5–3 тысячи. На мой вопрос, как он сводит концы с концами, хозяин отвечал уклончиво.
— Да так, понемногу. Кто же здесь (он имел в виду — в этом районе, далеком от центра) будет покупать за 4–5 тысяч? Ничего, пока держусь. Пока… Вот сегодня закончу эти, — он стукнул молотком по красному каблучку, — транзистор будет доволен — в центре ей не купить, дорого.
Я подумала, что ослышалась.
— Кто, — говорю, — будет доволен?
— Торандзисута (транзистор).
— ?!
— Да вон она!
Через дорогу к соседнему дому бежала девочка лет шестнадцати в черных брючках и голубой рубашке-распашонке.
Увидев мое недоумение, он объяснил:
— Это моя соседка Мияко, она работает у Мацусита. Так как-то повелось, что этих работниц стали звать «транзисторами». Разве вы не слышали?
— Нет, я не слышала.
И теперь, проходя по цехам, я вспомнила этот разговор. Значит, все эти девочки, маленького роста, хрупкие, худенькие, наверно не старше шестнадцати лет, действительно чем-то напоминающие крошечные изделия их рук, — все эти Мияко, Митико, Теруко, Ханако, Масико, Айко — все это просто масса без имени, вернее, с одним именем — «транзистор».
Народный язык столь же меток, сколь наблюдателен глаз. В этом названии отразилось остро
Когда мы шли к автобусу с завода, один из наших инженеров сказал:
— Чудо, какое производство! Как часы. Несколько минут — и транзистор!
— Восемь минут, — подсказал кто-то.
Наш японский гид, господин Охара — Охара-сан, как мы его звали, очень уверенно заметил:
— Весьма обычный момент, так сказать, частное проявление японского экономического чуда.
И тут началось. Охара-сан засыпали вопросами. Что такое «экономическое чудо», по мнению японца? Каковы причины его возникновения, что оно принесло рядовому жителю страны (о монополиях никто не спрашивал), каковы дальнейшие перспективы «чуда» и множество, множество других вопросов.
Охара-сан изумился такому натиску всегда спокойных своих подопечных, не проявлявших чересчур назойливого любопытства.
— Я считаю, — начал он, — самым главным необыкновенное трудолюбие и стойкость духа японцев. Японцы перенесли такие трудности, такие невзгоды после войны, и все же необычайная организованность, упорство, дисциплинированность, исключительное национальное самосознание и единая целеустремленность всей нации помогли все преодолеть.
Мы внимательно слушали. Безусловно, можно и должно было согласиться с тезисом о необыкновенном трудолюбии и терпении японского народа. Несомненно, ту сегодняшнюю передовую капиталистическую Японию, поднятую буквально из руин, могли создать только бесконечно трудолюбивые руки. Но, конечно, усилия миллионов тружеников весьма отличаются от усилий представителей монополий, с которыми по воле Охара-сан они были объединены его почти магически звучащей фразой — «единая целеустремленность всей нации».
Целеустремленность представителей монополий не вызывает сомнения. Скорбя в послевоенные годы о гибели «Великой Японии», они больше всего оплакивали свои потерянные прибыли, а гордясь современными «чудесами», отнюдь не безразлично относятся к тому, что приносит конъюнктура в их карманы.
В цветистой формулировке Охара-сан наряду с подчеркиванием исключительности японцев было слишком много объединительных скобок, благодаря которым счастливо обходилась весьма не последняя вещь в сотворении «чуда» — эксплуатация. А между тем всем, чего достигла Япония, она обязана прежде всего труду миллионов людей, которые, выдержав лишения послевоенной разрухи, создали и создают кровью и потом своим шедевры индустрии и в этой стране, кричащей о своем процветании, получают нищенскую заработную плату — 10 тысяч иен в месяц. Трудом всех этих маленьких безвестных «транзисторов», неутомимыми пальцами и недюжинной выносливостью их и было соткано японское «чудо».
Именно жесточайшая эксплуатация позволила монополиям в послевоенные годы собрать громадные суммы, необходимые для создания новых производственных мощностей. Недаром японская статистика откровенно заявляла, что к концу 50-х годов норма прибавочной стоимости в японской промышленности достигла 400 процентов.
С целью повышения производительности труда монополисты все шире применяют сверхурочные работы, усиливают интенсификацию труда, в то же время удерживая заработную плату на низком уровне. Общеизвестно, что в Японии заработная плата рабочего значительно ниже, чем в других капиталистических странах. Японский рабочий получает в семь-восемь раз меньше американского, в четыре раза меньше английского, в несколько раз меньше западногерманского, французского и итальянского рабочих.