По законам Дикого Запада
Шрифт:
А спустя некоторое время, когда стрекот и меняющее тональность гудение приблизились настолько, что почти заглушили неугомонных цикад, Клив увидел свет. Длинные, ослепительно белые конуса заметались в черноте ночи, выхватывая из темноты заросли кактусов и низкого, иссушенного солнцем, кустарника. Один из конусов на мгновение вильнул, высветив странные двухколесные механизмы, служившие источниками других световых конусов. На них, как наездники в седлах, сидели люди, где по одному, а где и по двое, причем охотнику показалось, что некоторые седоки — женщины. Еще один агрегат, отдаленно напоминавший крытую повозку на больших широких колесах, был полностью сработан из листового металла. Повозка двигалась самостоятельно, без помощи лошадей, развивая при этом немыслимую для Бриннера скорость. Двухколесные машины немного походили на виденый на ярмарке в Остине бицикл, который медленно
Тем временем странные механизмы, приблизившиеся настолько, что находились прямо перед Кливом, уменьшили скорость и свернули на дорогу, ведущую к площадке, граничившей с облюбованным охотником холмом. Бриннер осторожно, стараясь не издать ни звука, подался вперед и лег на живот, плотно прижавшись ко все еще теплому песку.
Кавалькада из двух повозок и четырех двухколесных механизмов, въехала на площадку и остановилась. Большие повозки, каждая из которых в передней части имела по два светильника, стали по краям площадки, напротив друг друга. Яркие снопы света прогнали мрак, озарив песок мертвенно белым сиянием. Двухколесные агрегаты остановились в центре, наездники ловко спрыгнули с седел и теперь приседали, разминая затекшие от долгой езды ноги. В повозках открылись небольшие двери, из них появились находившиеся внутри люди. Заиграла громкая музыка, непривычная и пугающая. Клив покрутил головой, но не увидел музыкантов. А прислушавшись, понял, что звук идет из раскрытых настежь дверей одной из железных повозок.
Сохраняя полную неподвижность, он пересчитал находившихся у склона холма людей. Четырнадцать, пятеро из них женщины. В коротких кожаных куртках и юбках, едва закрывавших середину бедра, они расхаживали среди мужчин, подходя то к одному, то к другому, обнимая за плечи и тесно прижимаясь к мускулистым телам.
Клив прикинул на глаз разделявшее их расстояние. Ярдов сорок, может, сорок пять. Немного для такого стрелка как он, но стоит подобраться поближе. Охотник давно заприметил небольшой чахлый куст у самого низа холма. Достав револьвер, он осторожно взвел курок, и уже собирался переползти на намеченную позицию, когда невидимая тяжелая рука прижала его к земле. А в голове зазвучал ровный, бесстрастный голос: «Жди».
Клив повиновался. Именно таким голосом говорил с ним Бог, когда объяснял, чего хочет от старого, давно отошедшего от дел охотника за головами. Придерживая большим пальцем, он аккуратно спустил курок, но возвращать револьвер в кобуру не стал. Бог этого не просил, а Бриннер хорошо знал, кто выигрывает в перестрелке. Тот, у кого оружие в руке, вот кто.
Тем временем, люди на площадке вели себя так, словно готовились к вечеринке. Пара мужчин, одетых в джинсы и куцые кожаные безрукавки, достали из повозки два предмета, похожих на широкие, соединенные днищами, тазы. Вроде тех, наполненных горячей водой, что подают в номера, желая обслужить постояльца по высшему разряду. Бросили на песок ярдах в десяти друг от друга, а один из мужчин, порывшись во внутренностях железной повозки, извлек большую квадратную флягу. Скрутив пробку, он щедро наполнил «тазы» жидкостью, и отшвырнул флягу в темноту, за пределы залитой светом площадки. До Клива донесся резкий, неприятный запах, смутно похожий на запах дрянного керосина, использовавшегося для заправки ламп. Другой из пары, радостно гогоча, вытащил из кармана коробок спичек, и к небу взвились языки ярко-желтого гудящего пламени.
— Ей, хомбре, тащи бухло к огню! Не тормози, придурок чертов, я хочу глотнуть, пока ждем босса.
— Розалита, сладость моя, если ты забыла жратву, я зажарю на огне твой аппетитный зад! А если не забыла, то хорошенько отжарю. Тоже в зад! — грубый хохот заглушил окончание фразы. Женщина, которую вероятно звали Розалита, смеялась едва ли не громче всех.
Клив прислушался к грубым голосам, раздававшимся в каких то сорока ярдах, на освещенной электрическим светом и столбами желтого пламени площадке. Некоторые выражения он не понимал, но в целом люди перед ним общались на обычной для гаучос [22] смеси английских и испанских слов. Теперь, когда к пронзительно белым конусам прибавился свет костров, он заметил, что почти все мужчины вооружены. Рукояти пистолетов и револьверов,
22
Гаучос — мексиканские скотоводы, ковбои.
Когда пикап Джо, сбросив скорость до минимума, скатился на площадку, его встретили радостными криками. Carnales салютовали «доджу» вскинутыми над головой банками, полными пенящегося пива, а «Бык» Санчос, отличившийся во время последней операции, звонко хлопнул по капоту машины своей огромной ручищей.
— Хелло, Босс! — проревел он низким, заставляющим неприятно вибрировать барабанные перепонки, голосом. — Как дела?
Джо поднял вверх большой палец и растянул губы в усмешке. «Бык» Санчос никогда не был говоруном, а сегодняшняя общительность объяснялась просто. В левой руке «солдата», едва заметная между сжимающих ее толстых пальцев, виднелась плоская бутылка «Teachers». Босс «Псов» распахнул дверь пикапа, заставив Санчоса посторониться, и легко спрыгнул на землю. Поднял над головой руки, как делает празднующий победу боксер, и потряс кулаками. В ответ раздался радостный вой, заглушивший на мгновение ревущих из динамиков «AC/DC».
— Привет парни! Вы все сегодня отлично поработали, а теперь время веселиться! — Толпа взвыла в очередной раз, и Джо самодовольно улыбнулся. Вот что значит быть хорошим боссом. Эти люди пойдут за ним и в огонь и в воду, а большего Эрнандесу и не требовалось.
Дождавшись, пока стихнут восторженные вопли carnales, Джо вышел из круга и направился к одному из автомобильных дисков, в котором, питаясь бензином и древесным углем, гудело пламя. Рядом с ним на большой плотно набитой сумке сидел Хуарез. Желтоватые языки пламени отражались в черных, как агат, глазах, вислые усы топорщились, обозначая радостную ухмылку.
— Viva, босс! — произнес он, салютуя Джо початой банкой «Будвайзера». Пошарив свободной рукой где-то позади себя, он извлек еще одну банку пива и протянул Эрнандесу. — Хорошая сегодня ночка!
Из темноты в мерцающий круг света шагнула стройная молодая женщина. Изящно изогнувшись, она обняла Джо за плечи, пристально взглянула в глаза, а затем жадно поцеловала. Босс «Псов» ощутил ее плоский живот, высокую грудь и выпирающую косточку лобка, тесно прижавшуюся к его мгновенно раздувшемуся паху. Ответил на поцелуй, почувствовав мятную свежесть ее дыхания, и высвободился из объятий мягким, но решительным движением. Посадил Химену на колени онемевшего от удивления Хуареза, вложил ей в руку все еще закрытую банку пива.
— Сегодня нет, дорогая. Но ты сидишь прямо на достойной замене мне. Не равной, запомни это, но весьма достойной, — не дожидаясь ответа, он подмигнул все еще не обретшей дар речи, парочке и направился назад, к своему «пикапу». Джо хотел посмотреть, как поживают его пленницы, а затем, проведя пол часа с парнями, направится домой. Вот там то, в глубоком, без окон, подвале и начнется настоящая вечеринка.
Клив видел, как на площадку въехали еще две железные повозки, и остановились под приветственные крики присутствующих. Одна, что побольше, была уже знакомого Бриннеру вида, а в ее открытом кузове высился большой прямоугольный предмет, тщательно завернутый в какое то подобие парусины. Вторая, поменьше, не походила ни на что, виденное им раньше. Низкая, приземистая, она едва могла вместить в себе человека.
Дверь большой повозки отворилась, и на землю спрыгнул давний знакомый Клива — высокий мужчина с холодными глазами. Тот, из сна, что застрелил сидевшего в кресле обрюзгшего толстяка. Из маленькой вышел худой коротышка с остреньким личиком хорька, а внимательно присмотревшись, Бриннер обнаружил гиганта, оставшегося сидеть в большом фургоне. Блики костров отражались от изогнутого стекла, закрывавшего переднюю часть этого странного механизма, и громадная фигура, замершая в неподвижности, почти полностью затерялась в темноте.