По зову полной Луны
Шрифт:
— Что-то мне не показалось, что они зашли туда мимоходом.
Юлиан вздохнул и поёжился, спиною ощущая стылый взгляд луны. Даже теперь, по прошествии месяцев, воспоминания об их схватках с древнями, а затем и карлами, стояли перед глазами, как только случившиеся.
— Может и так. Столько уж догадок навыдумывали о том, куда и зачем они идут. Но когда командование темнит, лишь и остаётся надеяться, самим во всём разобраться.
— Ну, что ты опять. — Лопух завозился, подбивая подушку. — И Шрам, и мэтр Кроули, и даже господин Аргуст — обычные люди. Да, не без своих заморочек, но что с того? Им положение велит. И нечего тут тайны наворачивать. Ясно ж,
Сделав данное глубокомысленное заключение, Лопух улёгся на спину, вытянув руки поверх одеяла. Потом, как и Луи, сбросил его с себя. Размеренно засопел.
Юлиан не мог согласиться с простецкими выводами приятеля. Такая уж у него натура, подозрительная… А может, действительно, нет никаких тайн? Стечение обстоятельств одно к одному. Только, отчего ж на душе так муторно? Почему командор объявил, что для похода в Чащобы он намерен вновь взять отряд всего в три сотни. И ни о каких тысячных легионах, призванных стереть гадкое племя карлов с лица земли (как то всем мечталось по осени), речи не идёт. Дескать, в Пустоземелье продолжались волнения и в любой момент могла потребоваться срочная переброска сил на Рубеж, потому войска должны ждать вызова в военном лагере.
Таким образом, то, что на отосланную Догвилем просьбу Швабрю позволил им провести зиму в Жести, дабы отправиться и в весенний поход, стоило считать огромной удачей. Дваро оставался пониженным до звания десятника и назад на родную Стену уже не больно-то рвался. Тем более, на совещания он ходил наравне с местными сотниками и старина, очевидно, всецело проникся обсуждаемыми там идеями. Шрам же относился к приведённым им в крепость стражникам, как к своим рыцарям. Словом, они были в Жести и вместе с другими отобранными десятками готовились к походу по «разведке пограничных территорий вдоль левобережья Корабели, с целью выявления случаев проникновения на них древесных великанов, а также разбойничьих шаек племени карлов».
Юлиан лежал, смотрел в окно и мысленно рассуждал сам с собой. Последнее время за ним такое водилось.
На Стене, значит, люди требуются, а там, куда идут они, можно обойтись небольшим отрядом. Снова небольшим. И без громкой огласки. Здесь дело личной чести для всякого, носящего эмблему Чёрной Розы. Вот покончат они с ним и тогда уж займутся разбушевавшимся Пустоземельем. Таков был «общий план», что неизвестно кем и когда стал озвучен, но всеми негласно одобрялся.
То обстоятельство, что маршал Севера вместо участия в подготовке Стены к обороне безвылазно засел в Жестянке и на пару с мэтром-магом и господином маэдо строит некие секретные планы, казалось Юлиану, по меньшей мере, неправильным. Конечно, в помощь гарнизонам порубежных крепостей ещё зимой отправилось сколько-то отрядов рыцарей Розы. Остальные были наготове и, как только просохнут дороги, готовились выдвинуться следом. С уже ушедшими мэтр, отослал почти всех своих магов, а заодно и представителей Ордена, что прибыли в Жесть из столицы, обеспокоенные тревожными вестями. Сам он ехать на Стену «пока» не собирался.
Что же, для командора месть недомеркам и выяснение причин великанского «переселения» являлось большей важностью, нежели защита имперских земель от опасности нового Нашествия?
Несмотря на попытки рассуждать здраво, Юлиан чувствовал, что… Что? Он даже не мог
И как с этим связанны древни? Или уродцы-карлы?
Командор и еже с ним, вероятно, знали правду. Они-то знали.
Юлиан потёр веки. Мысли путались, в голову словно набили мокрой шерсти. Полнолуние. Ночь бессонного бреда. Луна лезет в окна и превращает людей на койках в алебастровые скульптуры. Кажется, в её сиянии можно утонуть, захлебнуться.
Скорее бы уже рассвет.
— А помнишь, как прошлой весной мы напились, и кто-то лампу разбил? — спросил Лопух. Он, оказывается, ещё не спал. — Стол с лавкой загорелись. А шутники из соседней казармы как специально тогда дверь с улицы подпёрли, чтоб было не выйти, если кому из нас ночью по нужде приспичит?
Юлиан с радостью поддался возможности отвлечься.
— Да. Такое до самой смерти не забудется. Страху натерпелись — жуть. Потом Догвиль весь десяток жалования лишил.
— А мне ещё и в ухо дал… В конце месяца срок выходит. Будем мериться.
— Какой срок? — Юлиан спросил и сам вспомнил, о чём речь.
— Тот самый. Я и так ему уже дважды продлевал, сначала ведь уговор только на зиму был. Хватит. Будем выяснять, у кого борода с усами роскошнее. Этот вон, что развалился, как дохлый осёл, мне серебряный должен. Я ему сказал, чтоб готовил. Тут ведь и судить нечего. Его укропины годятся только народ смешить.
— Над вами уже весь гарнизон ржёт, — улыбнулся Юлиан.
По условиям спора ему было выбирать победителя. И он всеми силами делал вид, что пока не определился окончательно. Дабы не расслаблялись. Ещё в середине зимы Луи по собственному желанию перевёлся в десяток Догвиля, и теперь за его состязанием с Лопухом следила едва ли не вся крепость. А уж как эти двое по утрам хорохорились, каждый расхваливая свою «поросль», — живот от смеха надорвать можно.
— Пусть ржут, мне не жалко. Я с того серебряного ещё пива всем выставлю. Так и быть, расщедрюсь.
Как говорится, утро вечера мудренее, а уж ночи подавно. Они, в конце концов, солдаты. Значит, возникающие проблемы должны решать строго по мере их поступления. Армейская жизнь — штука в сущности несложная, если всё делать по уставу, не ища себе лишних сложностей.
Приятели ещё поболтали, вспоминая прежнюю пограничную жизнь. И как всё изменилось. Лишь к рассвету их таки сморило.
А в округе шаг за шагом распрямлялась, входила в рост и завязывалась почками полная живительных сил красавица-весна. Остатки снега обещали сойти в считанные дни. Земля, напоённая и отдохнувшая, готовилась разродиться бессчётной армией разноцветья и разнотравья. Зима отступала без сопротивлений. Мир перерождался. Он спешил жить, словно само время ускоряло свой бег. Но бег навстречу чему? Здесь всё представлялось уже не столь определённым.
2
Апрель едва успел утвердиться в правах, когда из распахнутых врат Жести потекла снаряжённая для дальнего похода конная вереница. В конце её тащились обозы, везущие тюки с провиантом, оружием и прочим скарбом. Возле лошадей бежали охотничьи собаки. Всадники, по случаю тёплой погоды одетые в простёганные куртки, держались собранно. Их брони с гербом Чёрной Розы, тщательно начищенные, покоились в вещевых мешках. Топоры, щиты и шлемы с откидным забралом и бармицей, дающие лучшую защиту от стрел, пристёгнуты к сёдлам. Мечи и луки до поры убраны в ножны и налучи. Час их ещё пробьёт. Ни у кого из покидающих крепость на этот счёт не имелось и тени сомнения.