Победа. Том 1

Чаковский Александр Борисович

Воронов остановился у двери, надеясь услышать приближающиеся шаги, но синтетика поглощала все звуки.

Он нетерпеливо открыл дверь и выглянул в коридор...

Никого не было. Только в дальнем конце коридора официант в белой куртке толкал перед собой столик на колесиках. Воронов захлопнул дверь и с досадой подумал: откуда, из какого конца города, из какой дали Брайт добирается? Или у него нет машины?

При этой мысли Воронов невольно улыбнулся: ему вспомнилось, как Чарли ведет себя за рулем...

А потом... Потом наконец раздался стук в

дверь.

– Come in! [Войдите! (англ.)] - крикнул Воронов так громко, словно боялся, что тот, кто стоит за дверью, не расслышит и может уйти.

Дверь открылась. На пороге стоял немолодой человек в синей куртке из легкой хлопчатобумажной ткани и джинсовых брюках. У него были рыжевато-седые волосы. Веснушки едва различались на покрытом морщинами лице.

Воронову казалось, что вместе с этим не по возрасту одетым пожилым американцем в комнату вошло далекое прошлое. Особым, внутренним зрением Воронов видел сейчас не только этого человека, столь изменившегося с тех пор - с тех давних-давних пор!
– но и неясные очертания того, что их тогда окружало, - седые, покрытые щебеночной пылью развалины, руины, по которым, точно зеленые ручейки, ползли змейки плюша. Из тумана медленно выступали чьи-то полузабытые лица, глядели чьи-то знакомые глаза.

Некоторое время они стояли друг против друга - Михаил Воронов и Чарльз Брайт, застывшие, окаменевшие, точно внезапно оказавшиеся в совсем другом измерении и еще не знавшие, как вернуться из него в сегодняшний день.

Воронов глядел на этого седовласого американца.

Встретив на улице, он, конечно, никогда не узнал бы его...

Но это был именно тот Чарльз Брайт, которого Воронов с таким нетерпением ждал. Широко раскинув руки, он крикнул: "Чарли!" - и бросился к человеку, все еще продолжавшему одиноко и нерешительно стоять на пороге.

ГЛАВА ВТОРАЯ

НАЗАД, В ПРОШЛОЕ

В июле 1945 года Воронов снова ехал в Берлин.

Война опять обступала его со всех сторон.

Правда, теперь не раздавались винтовочные выстрелы, не частили автоматы и пулеметы, не слышались разрывы бомб и снарядов. Но ведь и на войне, окончившейся немногим более двух месяцев назад, тоже бывали минуты, а то и целые часы, когда в лица солдатам молча смотрели пустые или наполненные водой темные глазницы воронок, мертвые развалины домов...

Воронов ехал в купе жесткого вагона. Соседями его были майор в форме пограничных войск и двое армейских офицеров - капитан и старший лейтенант.

Поезд останавливался редко и проделал путь до Берлина менее чем за двое суток. Когда Воронов в середине мая возвращался из Берлина в Москву, он добрался до дома лишь к исходу четвертого дня.

Обо всем успели переговорить между собой четверо попутчиков, но один вопрос так и оставался без ответа:

зачем все они едут сейчас в Германию. Как только Воронов касался этого вопроса, в купе возникало странное, неловкое молчание.

После разговора с Лозовским Воронову было в общих чертах известно, зачем он едет. Но почему в его командировке, кроме Берлина, упоминался

еще и Потсдам? И главное, зачем, с какой целью шел в Германию этот поезд, полный солдат и офицеров? Ведь сейчас тысячи, десятки тысяч солдат двигались как раз в обратном направлении!

Почему в этом поезде так много пограничников? Наконец, для какой цели их посылают именно в Потсдам?

Однако все попытки Воронова получить ответ на эти вопросы ни к чему не приводили.

С чего ему самому надо начинать по приезде в Берлин, Воронов хорошо знал. Прежде всего он должен направиться в восточный район города Карлсхорст. Здесь, в двухэтажном сером невзрачном здании, бывшем немецком военно-инженерном училище, недавно произошло событие, которого мучительно ждали миллионы людей на земле, - была подписана капитуляция "третьего рейха". В Карлехорсте Воронов уже бывал. Добравшись до Берлина на второй день после взятия немецкой столицы советскими войсками, он - собственный корреспондент Совинформбюро - присутствовал на церемонии капитуляции.

Вплоть до своего отъезда из Берлина Воронов каждый день посылал в Москву корреспонденции и фотографии.

Приказы советской военной комендатуры следовали один за другим: о снабжении населения Берлина продовольствием, о восстановлении коммунального хозяйства столицы, о молоке для берлинских детей...

Именно в те дни из Советского Союза в Берлин поступили десятки тысяч тонн муки, картофеля, сахара, жиров.

На множестве фотографий Воронов запечатлел раздачу продуктов городскому населению.

Обо всем этом он вспомнил сейчас потому, что, как и в прошлый раз, все для него должно было начаться с Карлсхорста. Там по-прежнему располагался штаб маршала Жукова, а также некоторые отделы политуправления бывшего фронта, а теперь - группы советских оккупационных войск. Туда, в политуправление, Воронову и надлежало явиться.

Воронов подхватил свой чемоданчик, где лежали фотоаппарат, запас пленки, штатский костюм, - хотя он и не знал, зачем этот костюм может ему понадобиться.

...Когда Воронов вышел из вагона, его сразу поразил царивший на вокзале необычный, строгий порядок. Ехавшим в поезде до Потсдама солдатам и офицерам, видимо, приказали не выходить из вагонов в Берлине. Перрон был чист. Казалось, его только что надраили, как палубу военного корабля. Чистыми - то ли свежепокрашенными, то ли тщательно вымытыми - были и стены чудом сохранившегося вокзала Шлезишербанхоф.

По перрону прохаживался советский военный патруль - капитан и тоое солдат. За последнее время Воронов встречал множество военных, на которых были старые гимнастерки и кителя, в самом прямом смысле слова прошедшие сквозь огонь и воду. На капитане и сопровождавших его солдатах была никем ранее не ношенная, новенькая, несомненно только что выданная форма.

Поравнявшись с капитаном, Воронов на всякий случай спросил, где находится сейчас политуправление.

– Документы, товарищ майор, - останавливаясь и поднося ладонь ребром к козырьку фуражки, сказал капитан.