Победил Александр Луговой
Шрифт:
— Вот то-то, что верно, — констатировал Лукавый. — Я и занимаюсь. Кросс. Массовый. В воскресенье, когда другие отдыхают. Я иду. Бегу. Второе место! Силачей тут конкурс устроили. Подымаю гирю. Тридцать пять раз, как одна копеечка, поднял! Рекорд тут наш! Первое место. Пошел ради коллектива, не отказывался. Теперь глядите, что получается. Дали цеху срочный заказ. Так? За смену не успели. И пожалуйте. Трюфин тот собирает нас, физкультурников, значит, говорит: «Братцы, мы на то и спортсмены, что сил у нас невпроворот, нам ничего не стоит на вторую смену остаться. Надо честь
Лукавый рубанул воздух рукой, сплюнул и уставился на Александра.
— Ну, ну, — поощрил его Александр.
— Теперь другое. Как-то тут субботник проводили. И опять Трюфин горло дерет: «Мы, физкультурники, — в первую очередь!» С чего? С чего, скажите? А на следующий день — соревнования. Я и тренируйся, и соревнуйся. И я же работай больше всех, потому физкультурник и, значит, хребет крепкий. Теперь другое. Курю. Коллектив физкультурный, значит, видите ли, дал обязательство не курить. Ну, а кому какое дело? Пусть эти некурящие поднимут гирьку, сколько я поднимаю. Да я им всем прикурить дам!
И, довольный нехитрым каламбуром, Лукавый громко захохотал. Но тут же стал серьезным.
— Словом, вызывают на собрание и говорят: «Ты спортом ради чего занимаешься? Ради красоты своей, что ли? Вон морду отъел! Ты для труда им занимаешься, чтоб работать лучше!» И то, и се, и винят. В общем, послал я их куда подальше и дверью хлопнул. А на следующий день узнаю: исключили Лукавого из коллектива. Мол, в соревнованиях без меня обойдутся. Что ж, посмотрим! Уж не Трюфин ли хромоногий за меня бегать будет?
— Как хромоногий? — удивился Александр. Представление о руководителе спортколлектива как-то не вязалось у него с физическим недостатком человека.
— Да черт его знает! — Лукавый махнул рукой. — Ногу где-то отдавили ему. Ребята говорили, ящик на какую-то машину важную падал — Трюфин тогда на номерном работал, — ну, он подставил ногу, что ли, или задержать этот ящик хотел. В общем, отдавило лапу ему. Так вот, товарищ корреспондент, я, конечно, человек простой, да и без коллектива ихнего проживу, но я так рассуждаю: должна быть правда или нет? Должна! Раз ни за что обидели, пусть ответ несут. Вот я и написал! А вы смотрите сами, вам видней, вы корреспондент. Я пойду.
Лукавый заторопился. Александр связал это с появлением во дворе невысокого чернявого юноши, который, слегка прихрамывая, направлялся в их сторону. И раньше, чем юноша добрался до кучи бревен, Лукавый, даже не попрощавшись, словно растворился в пространстве.
При ближайшем рассмотрении юноша оказался совсем не юношей. Это был молодой
— Вы меня искали? Я Трюфин.
— Искал. — Александр встал и протянул Трюфину удостоверение. — Я из журнала. Приехал к вам по сигналу. Где мы можем поговорить?
Трюфин Александру не понравился. Не понравился его враждебный взгляд, не понравилось, что он не поздоровался и вообще не выказал особого уважения к московскому корреспонденту (хотя вахтер наверняка успел шепнуть ему, что к чему), не понравилось то, как он долго, внимательно и придирчиво рассматривал удостоверение.
Наконец, протянув удостоверение обратно, Трюфин сказал:
— Да здесь и поговорим. Разговаривали же вы с этим кляузником здесь. Слушаю вас. — И он сел на одно из бревен.
Александр нахмурился.
— Что значит «с кляузником»? Почему вы считаете, что человек, обратившийся в печать с просьбой защитить его, — кляузник?
— Потому что, — быстро заговорил Трюфин, — человек, которого никто не обижает, — если он жалуется, кляузник. А этого Лукавого никто здесь не обижает. И нечего вам было время на него тратить.
— Ну, на что мне тратить время, мне видней. — Теперь Александр был явно настроен против этого самоуверенного да еще склонного к нравоучениям Трюфина. Лукавый, конечно, не бог весть какой симпатичный, но он хоть понимает, с кем разговаривает. А этот просто нахал. — Вы скажите мне, товарищ Трюфин, почему вы исключили Лукавого из вашего коллектива?
— А потому что нам такие не нужны!
— Это не ответ.
— Ответ. Можете спросить всех, они вам скажут то же самое.
— Но ведь Лукавый участвовал в соревнованиях, приносил вашему коллективу победу, не подводил вас.
— Как не подводил! Как не подводил! — Глаза Трюфина засверкали. — Да, он действительно завоевал грамоты. А как дошло дело до работы, так и подвел. Весь физкультурный коллектив вышел на субботник. И как иначе! Люди молодые, здоровые, сильные! А он — нет. Разве это не называется подвести?
— Но на следующий день намечались соревнования. Лукавый — ваш лучший спортсмен. Какой смысл было выводить его на субботник? Один человек погоды не сделал бы, а на соревнованиях мог выступить неудачно.
— А он вообще не выступил. Мы его не допустили. И, между прочим, из-за этого проиграли.
— Вот видите, значит, он был прав...
— В чем? В том, что возомнил себя чемпионом? «Звездной болезнью» захворал? Для чего он гири поднимает? Чтоб на боку валяться, пока его товарищи строят спортплощадку, на которой он же будет тренироваться?
— Ну, допустим, это плохо. Можно же было поговорить с ним, разъяснить. А вы сразу исключать.
— А чего с ним говорить! Вот вы с ним говорили. Скажите честно, по-вашему, он русский язык понимает? По-моему, нет. Вот где деньгу прихватить, где себе легкую жизнь устроить, на соревнование сбегать за счет рабочего времени — это он может. А вот поработать, когда гудок прогудел, — это не дай бог!