Победил Александр Луговой

Кулешов Александр Петрович

Свою будущую профессию он полюбил не меньше, чем спорт.

А это казалось просто невозможным...

Невозможным, потому что в спорт, как он сам выражался, он вложил «не только тело, но и душу».

Еще в школе Александр увлекался плаванием, футболом, волейболом, бегал кроссы, катался на коньках, ходил на лыжах. Он был крепким пареньком, смелым, решительным. Спорт давался ему легко.

Потом определилось «главное направление»: в последних классах и в институте занялся штангой, вольной борьбой, наконец борьбой самбо. Успехи его в этом последнем виде спорта были велики: чемпион города среди юношей, первый разряд, пятое место на первенстве Москвы, третье, наконец мастер спорта.

Когда стали готовить небольшую группу самбистов к соревнованиям по дзю-до, его тоже включили в эту команду. Новым видом спорта он овладевал быстро.

Александр вряд ли сам мог объяснить относительную легкость своих спортивных успехов. Если спросить его об этом, он, наверное, произнес бы обычные слова: постоянный труд, упорство, работа...

Но Иван Васильевич Ростовский, заслуженный мастер спорта и заслуженный тренер СССР, отлично знал, в чем сильная сторона его воспитанника.

Александр был тем, кого принято называть «думающим спортсменом». Таких теперь становилось все больше. Думают-то в наше время все спортсмены — при современном уровне техники и методов тренировок иначе не проживешь. Но для категории «думающих спортсменов» этого было мало. Они не просто осмысливали тренировочный процесс, свои достоинства и недостатки, удачи и просчеты в соревнованиях. Они проводили сложный и всесторонний анализ занятий и выступлений, они постоянно экспериментировали, искали новые пути. И при этом опирались не только на авторитет тренера и личные ощущения, но прежде всего на науку, на объективные данные исследований и анализов.

Конечно, Александру было нелегко, он учился не в физкультурном вузе, а на факультете журналистики, где химии, физики, медицины, педагогики и других подобных дисциплин не изучали. И все же он тщательно просматривал киносъемки своих схваток, кинограммы, вел подробнейший дневник. Обсуждать с ним его выступления было для Ивана Васильевича прямо-таки наслаждением, столько выказывал Александр пытливости, оригинальности в подходе к вещам, глубокой заинтересованности.

Во время занятий в университете у Александра было больше свободного времени. Сейчас в журнале — меньше.

Лузгин никаких послаблений своим спортсменам-практикантам не делал. Он говорил так:

— Сами знаете, тренироваться надо в условиях, наиболее близких к соревновательным, то есть к реальным. А реальной у вас будет жизнь, где главное — работа, служба, профессия. Так что уже сейчас привыкайте заниматься спортом лишь в свободное время, а не за счет работы, то есть труда своих товарищей.

И тем не менее Александр находил время для всего. Он вставал рано, делал зарядку, шел в редакцию. В обеденный перерыв «баловался» с гирями (которые на почетном месте возвышались в кабинете редактора). После работы пять раз в неделю тренировался, а после тренировок встречался с Люсей. Успевал нести и свои обязанности дружинника, выполнять редакционные задания и делать многое другое, сам удивляясь потом, откуда бралось время. А вот сегодня вечер был совершенно свободный. Вернее, становился свободным, если не идти к Люсе. При одной мысли, что таким теперь может стать для него каждый вечер, Александр похолодел. Нет! Надо немедленно идти к ней, сейчас же, пока она еще не ушла! Надо встать незаметно возле дома и, если она куда-нибудь выйдет, подойти к ней, а если нет, дождаться восьми (обычного часа их свиданий) и подняться. Он знал: сегодня Люся должна была вернуться домой рано. А у него нет тренировки.

В пять часов Александр занял свой пост в диетическим магазине — на почту он не пошел, там Люся могла увидеть его из окна.

Моросил легкий дождь. Дождь раздражал Александра. Струйки воды растекались по витрине и мешали смотреть. Покупатели,

недовольно ворча на этого вставшего в проходе здорового парня, обтекали его беспрерывным потоком, троллейбусы и автобусы то и дело загораживали Люсин подъезд.

И вообще...

Придет, позвонит в дверь. А вдруг Нина Павловна, а еще хуже Люсин отец будут смотреть на него иронически: мол, пожалуйста, молодой человек, проходите, попьем чайку, поговорим о футболе, о международных событиях, о погоде. Люся? А Люся ушла с Виктором. Разве она вас не предупредила? Странно...

Александр даже скрипел зубами, представляя себе этот разговор. Он уже готов был выскочить, пересечь двумя прыжками улицу, взбежать на четвертый этаж... Но в последнюю минуту удержал себя. Нет. Надо дождаться восьми.

В семь часов он успокоился: в окне Люсиной комнаты зажегся свет. Значит, она дома.

Дождь перестал. Александр сам не заметил, как вышел из магазина, прошелся вдоль тротуара и, в конце концов подойдя к почте, занял свое обычное место у входа.

Лишь через несколько минут в голове мелькнула мысль: «Условный рефлекс, как у собачонки: приближается восемь часов — и я уже на посту». Он усмехнулся.

Посмотрел на часы: без четверти восемь. Потом поднял глаза к Люсиному окну. И замер...

У окна стояла Люся и смотрела на улицу. Видела ли она его? Александр немного отошел от входа на почту. Да и смотрела ли она сюда?

Прошло несколько минут, и Люся скрылась в комнате....

Тогда, не размышляя больше, Александр быстро перебежал улицу, перепрыгивая через три ступеньки, взлетел на четвертый этаж и изо всей силы нажал на кнопку звонка.

Глава третья

СТРАНИЦЫ ДНЕВНИКА

3 октября.

Мне думается, что нет более сильного упражнения для укрепления воли, чем ведение дневника. Иногда я открываю мой тайник, отодвигаю энциклопедию и смотрю на «Полное собрание сочинений Людмилы Донской» — пятнадцать толстых тетрадей!

Ведь я веду его почти десять лет, начала с десяти, а теперь мне двадцать.

Когда-нибудь, когда я стану седой старушкой, я буду садиться у камина (которого нет), рассматривать бесчисленные чемпионские ленты (которых не будет), развешанные по стенам, и дремать. Проснувшись, созову внуков и начну им читать свой дневник. А за окном — вьюга, ветер свистит...

Так полагается.

Но так не будет. У меня хватает воли вести дневник, но никогда не хватит перечесть его.

И зачем вообще люди ведут дневник? Для других? Это нечестно. Для себя? Тогда не самообман ли это? Что пишет человек в дневнике? То, что чувствует, или то, что ему кажется, что он чувствует?

Я, конечно, не говорю о дневниках великих людей, писателей, общественных деятелей, где записываются интересные наблюдения, большие мысли. Я говорю о себе, о таких, как я, простых девчонках (мальчишки, наверное, никогда не ведут дневников).

Но я все же пишу честно. Наверное, запись в дневнике — это замороженное чувство, застывший навеки порыв души (как я научилась красиво писать!). Но тогда дневник надо перечитывать. Перечитывать, чтобы видеть, как меняется все вокруг тебя, а главное, как меняешься ты сам, твои мысли, оценки, чувства к людям.

Вот я два года встречаюсь с Аликом. Все эти встречи — у меня в дневнике, с самой первой, тогда в «Эрмитаже», и до сегодняшней, последней.

Все записано. Как познакомились, как разговорились, как он проводил меня первый раз домой и как первый раз поцеловал.