Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года
Шрифт:
Так вот, российским коммисаром Александр I назначил своего генерал-адъютанта графа Павла Андреевича Шувалова, которому доверял абсолютно. Назначение, надо сказать, было для Шувалова довольно неожиданным. Он только что вернулся из оказавшейся довольно опасной поездки – и вот снова… Но, читая письмо графа Нессельроде, он и представить себе не мог, какие испытания его ждут. Нессельроде писал: «Его императорское величество узнал о деликатности, с какою вы, граф, выполнили его намерения по отношению к императрице Марии Луизе. Он не сомневался, что ту же деликатность вы внесёте в исполнение вашего настоящего поручения,
На самом деле не только поэтому именно его выбрал Александр для выполнения ответственнейшего поручения. Главным было то, что он нисколько не сомневался: Шувалов не струсит, не предаст, купить его невозможно. Император был человеком подозрительным, ему просто не могло не прийти в голову, что Наполеону угрожает не только гнев толпы (чтобы защитить от него, понадобится отвага, её Шувалову не занимать). Александр прекрасно знал, что кое-кто из его коварных союзников предпочёл бы, чтобы «побеждённый лев» не добрался до Эльбы живым. И перед убийством эти люди не остановятся. Помешать им сможет только человек, для которого честь превыше всего. Потому он и выбрал Шувалова.
Павел Шувалов был огромного роста, незаурядной физической силы, к тому же очень хорош собой, а улыбка его была просто неотразима. Начинал он под командованием самого Суворова. В двадцать лет получил свою первую награду – орден святого Георгия четвёртой степени. За его плечами штурм Праги (не чешской столицы, а одноименного предместья Варшавы), Италийский поход, переход через Сен-Готард, тяжёлое ранение и чин генерала. В двадцать пять лет. Наполеон стал генералом всего на год раньше. Потом, уже после смерти Суворова, Павел Андреевич отличился во многих сражениях и против Наполеона в 1807 году, и особенно в русско-шведской войне. А вот в Отечественной не участвовал: болезнь на полгода лишила боевого генерала возможности вставать с постели. Он возвращается в армию во время Заграничного похода уже не в свой полк, а в свиту императора. С этого момента и до окончательной победы – рядом с Александром Павловичем на полях всех битв.
Не меньше воинских заслуг графа император ценил его дипломатический талант и проницательность. Подозревая, что найдутся люди, которые пойдут на всё, чтобы избавиться от Наполеона, Александр понимал, что самое подходящее место и время для покушения – дорога от Парижа до Сент-Тропеза. И ещё: он не делился своими подозрениями с Нессельроде, зная о дружбе того с Меттернихом. И, наконец, не мог не подозревать, что если существует заговор с целью убить Бонапарта, то это в определённом смысле заговор и против него, Александра. Ведь это он настоял, чтобы Наполеону отдали остров Эльба, чтобы сохранили за ним титул императора, это он подчёркнуто дружески относился к семье свергнутого монарха. Если бы не он, союзники действовали бы куда более жёстко, может быть, даже безжалостно.
Почему он вёл себя так? Просто по мягкости характера? Едва ли. Потому что всю сознательную жизнь, несмотря ни на что, восхищался Наполеоном, считал его гением? А может быть, противопоставлял себя союзникам, которых хорошо знал, а оттого едва ли мог уважать? Чтобы все видели, что он – другой: благородный и великодушный. А может быть, имели место все эти мотивы? В конце концов, важен результат.
Выехать сразу не удалось. Коммисар писал Нессельроде: «Необходимо, дорогой граф, чтобы вы, не теряя ни мгновения, уведомили меня, можно ли везти Наполеона по избранной им дороге, которая действительно самая короткая и лучшая… Если вы можете теперь же сговориться с князем Меттернихом, разрешить наши недоразумения и устроить, чтобы лошади были приготовлены в течение завтрашнего дня… мы можем выехать послезавтра утром. Впрочем, так как мы поедем на почтовых, войска не могут эскортировать нас, по какой бы дороге мы ни поехали…»
Вот на эту последнюю фразу стоит обратить самое пристальное внимание. С Наполеоном на Эльбу отравляется тысяча (!) лучших воинов Европы (это не преувеличение, они доказали это в боях), так неужели они не смогут защитить своего кумира и от разъярённой толпы, и от коварных убийц? Оказывается, они прибудут на остров позднее, а пока – на почтовых… Даже если допустить, что ехать на почтовых практически без охраны захотел сам Наполеон, как можно было это разрешить? Как тут не заподозрить заговор?
Из того, что произошло дальше, очевидно: если бы не Шувалов, жизнь Наполеона могла (должна была) оборваться на семь лет раньше, чем это случилось.
8 апреля 1814 года они спускались по той самой двойной любимой лестнице императора. Он взглянул на Шувалова и спросил: «Что это за медаль, которую вы носите?» «В память счастливого исхода войны 1812 года. Государь тоже её носит, ваше величество». Бонапарт окинул русского генерала тяжёлым взглядом и ничего не сказал. Потом, в первые дни пути, он был с Шуваловым холоден. И больше ни одного вопроса.
Сначала их кареты встречали цветами и криками: «Да здравствует император!»
Но ближе к югу всё изменилось: сначала вместо цветов – угрюмое молчание, потом – проклятья. В дороге произошла встреча, которая вызвала у Шувалова сочувствие и горечь. К остановившейся у переправы через реку карете Наполеона вдруг подошёл Пьер Франсуа Шарль Ожеро. Император вышел из кареты, дружески обнял маршала и целый час прогуливался с ним, оживлённо разговаривая. Шувалов понял: Наполеон не знает, что Ожеро его предал, перешёл на службу к Бурбонам. Более того, стараясь выслужиться перед новыми хозяевами (похоже, это у него было генетическое: Ожеро был сыном лакея и получил соответствующее воспитание) выпустил прокламацию, в которой обвинял императора, что тот не сумел умереть как солдат. Шувалов об этом знал. И дело не в том, как он относился к Наполеону. Он просто презирал предателей. Любых.
Но непредвиденная задержка в пути не была бесполезной. От проезжавших в сторону Парижа военных коммисары узнали, что жители некоторых городов и селений Прованса враждебно настроены к императору. Вскоре эти сведения подтвердились. В деревушке близ Авиньона Шувалову с трудом удалось отразить натиск толпы. Наполеон молчал. Казалось, не принимал проклятия и угрозы на свой счёт.
Пройдёт всего десять месяцев, и те, кто проклинали императора и готовы были убить, будут встречать его, сошедшего на берег после побега с Эльбы, восторженными криками: «Долой Бурбонов! Да здравствует император!» Вот оно, мнение народное…