Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года

Соболева Инна Аркадьевна

Поручение Людовика Ней воспринял с энтузиазмом, как это часто с ним бывало, несколько преувеличенным. Он заявил, что привезет Наполеона в Париж в железной клетке. Уже на другой день эти слова в столице передавали из уст в уста. Люди порядочные, даже те, кого никак нельзя было назвать поклонниками Наполеона, недоумевали…

А между тем Наполеон не намерен воевать. Он обращается к радостно встречающим его соотечественникам: «Война окончена. Мир и свобода! Принципы революции нужно защищать от эмигрантов, договоры с Европой соблюдать, Франция вернёт себе славу без войны. Нужно довольствоваться тем, что мы будем самой уважаемой нацией, не подчиняя себе другие народы!» И ему верят.

Верит ли он сам в то, что из великого воина

способен превратиться в миротворца? Думаю, верит. Надеется, что сумеет убедить вчерашних противников в своей приверженности миру. Он ведь пока не знает, что участники коалиции откажутся вести с ним какие бы то ни было переговоры и тем самым вынудят его снова взяться за оружие.

А пока, в радостно встретившем его Гренобле, он обращается к народу Франции с Манифестом: «Французы! После падения Парижа сердце моё было разбито, но дух не был сломлен… Солдаты! Нас не разбили в бою! Измена Мармона сдала врагам нашу столицу и подорвала мощь армии… Теперь я, ваш генерал, которого народ избрал на трон, а вы – подняли на щит, вернулся к вам. Сплотитесь вокруг меня! В бою нас поведёт вперёд победа, наш орёл полетит от одной церковной колокольни к другой – и так вплоть до Нотр-Дам!»

Внимательный человек заметит: он обещает мир, а зовёт к войне. Зато к каким чувствам он взывает! Отдаваясь этим чувствам, можно ли что-то взвешивать, сравнивать, анализировать! Люди устремляются к нему и за ним, ведомые только чувствами. О разуме и о сильнейшем из инстинктов – инстинкте самосохранения – они ещё вспомнят. И очень скоро.

А пока он ждёт встречи с Неем. Что, если старый друг и соратник всё же выполнит приказ своего нового патрона и попытается навязать бой? Разумеется, не просто ждёт. Пишет Нею письмо, в котором рассказывает о приёме, оказанном ему гражданами Франции, трёхцветный флаг уже развевается над каждым городом, король покинул Париж, Европа одобряет возрождение империи. За этой информацией, в которой правда практически отсутствует, следует предупреждение: если Ней будет настаивать на открытии огня, он окажется ответственным перед всей страной за начало гражданской войны и кровопролитие.

Может быть, кто-то более проницательный, более осведомлённый и не поверил бы, по крайней мере, попытался проверить. Но горячий, импульсивный Ней не склонен вообще что-нибудь проверять. К тому же его наверняка мучает, не может не мучить, чувство вины перед бывшим кумиром.

Корпус маршала Нея присоединяется к отряду Наполеона.

Судьба Нея свидетельствует: только самым изворотливым интриганам предательство сходит с рук (примеры тому Талейран и Фуше). Ней же за неоднократное предательство был наказан жестоко: суд Французского королевства приговорил его к расстрелу. 7 декабря 1815 года вместо того, чтобы привести приговор в исполнение на площади Гренель, где обычно происходили казни, маршала вывезли на пригородную дорогу: боялись непредсказуемой толпы. Сорвав повязку с лица, Ней воскликнул: «Французы, я протестую! Моя честь…» И упал, сражённый пулями. Четырьмя годами позже других маршалов Бурбоны простили. Наполеон узнал о казни на острове Святой Елены: «Ней был человеком храбрым. Его смерть столь же необыкновенна, как и его жизнь. Держу пари, что те, кто осудил его, не осмеливались смотреть ему в лицо».

А тогда они вместе (снова вместе!) двинулись на север. Их ждал Париж…

Казалось, к марш-броску с Эльбы готова присоединиться вся Франция. Наполеон руководил походом с той победоносной лёгкостью, которая отличала его в прежние годы. Будто не было ни поражений, ни отречения, ни ссылки. Будто годы и несчастья не властны над ним.

Многие относились к Наполеону с благоговейным ужасом, одни – как к святому, другие – как к дьяволу. В те дни Екатерина Вюртембергская писала своему мужу Жерому Бонапарту: «…его скорое продвижение по Франции несет на себе отпечаток чудесного. Никто никогда не видел ничего подобного! Какой гений! Какой человек! Велико искушение

назвать его богом! Ни единой пролитой капли крови! Одно его присутствие всё решило, всех воодушевило и сотворило чудо. Даже те, кто были самыми верными, самыми преданными слугами Бурбонов, не смогли устоять перед ним. Какое величие души он выказывает! Какую выдержку!»

Зато лондонская «Таймс» сообщала своим читателям: «Вчера рано утром мы получили экспресс-почтой из Дувра важное, хотя и прискорбное сообщение о гражданской войне, которая вновь развязана во Франции мерзким Наполеоном, чью жизнь так непредусмотрительно сохранили союзники. Теперь похоже, что лицемерный негодяй, который во времена своего трусливого отречения разыгрывал отвращение к кровопролитию, проводил время на острове Эльба в предательских секретных интригах с помощью своих подручных во Франции…»

Но самое любопытное, как по мере приближения Наполеона к Парижу меняется тон сообщений во французских газетах: «Изверг рода человеческого улизнул из ссылки… Корсиканский оборотень высадился под Каннами… Ему навстречу посланы войска, он кончит свои дни в горах как жалкий авантюрист… Чудовище благодаря предательству добралось до Гренобля… Тиран был в Лионе, ужас сковал всех и вся… Узурпатор решился приблизиться к столице на шестьдесят часов марша… Бонапарт шагает семимильными шагами, но никогда не дойдёт до Парижа… Завтра Наполеон будет у городских стен… Его Величество император прибыл в Фонтенбло».

Какой урок властителям, верящим в искренность газетной хулы и хвалы! Наполеон относился к газетам с иронией, хотя, когда в этом была необходимость, пользовался их услугами.

Ну а насчёт того, что он никогда не дойдёт до Парижа… Он прибыл в Париж 20 марта, в четвертый день рождения своего обожаемого сына, короля Рима. Как обещал в тот момент, когда ступил на французскую землю.

Париж встретил его восторженно (не так ли недавно встречал Александра?!).

Из толпы несётся ликующий клич: «Vive l’Empereur!» Солдаты, обнажив сабли, вынуждены защищать императора от угрожающих его жизни выражений восторга. Они подымают его на руки и благоговейно несут свою священную добычу, великого бога войны, сквозь неистовствующую толпу вверх по лестнице, в старый дворец. На плечах своих солдат, с закрытыми от избытка счастья глазами и странной улыбкой лунатика на устах снова подымается на императорский трон Франции тот, кто ещё двадцать дней тому назад был изгнанником, покинувшим Эльбу. Но встречать его не явились почти все маршалы, нет среди встречающих министров самого умного и ловкого – Талейрана…

Зато пришёл на торжественную встречу Жозеф Фуше. Ни умом, ни вероломством он не уступает Талейрану. Наполеон знает, что этот человек покинет его в самый опасный момент, как он покинул и предал жирондистов, террористов, Робеспьера и термидорианцев, так же как он предал Барраса, Директорию, Республику и Консульство. Однако отвергнуть Фуше, сделать его своим явным врагом в такой тревожный момент не решается даже Наполеон. Он назначает Фуше министром, предпочитая услуги умного, хотя и ненадёжного министра услугам министра верного, но недалекого.

Альфонс де Ламартин, известный поэт-романтик и не менее известный политический деятель, давний противник Фуше, вынужден отдать должное позиции, которую занял новый (старый) наполеоновский министр: «Будучи зажат в жестокие тиски между Наполеоном, приносившим в жертву своим личным интересам интересы отечества, и Францией, не желавшей идти на гибель ради одного человека, Фуше запугивал императора, льстил республиканцам, успокаивал Францию, подмигивал Европе, улыбался Людовику XVIII, вел переговоры с европейскими дворами и политическую игру с господином Талейраном… Это была необычайно трудная, столь же низкая, сколь и возвышенная роль, не отличающаяся благородством, но не лишенная любви к отечеству и героизма, роль, в которой подданный поднялся до уровня своего повелителя, министр превзошёл властелина».