Победить смертью храбрых. Мы не рабы!
Шрифт:
Рабочий лагерь
Бон
Случившееся в душевой не имело никаких последствий. Использовав меня мимоходом в каких-то своих играх, Ловкач тем не менее слово сдержал.
Все прошло очень тихо. Никакой беготни, суеты или разговоров. Убей бог, не знаю, куда подевались тела, но меня о них никто не спрашивал. Не было никакой паники и даже шепотков по углам. Сгинули бесследно несколько человек, да и хрен бы с ними. Впрочем, это меня мало волновало. Гораздо
– Бон? – Мужчина средних лет в форме с нашивками медика остановился у моей шконки.
– Так точно. – Я поднялся со своего места, с интересом его разглядывая.
Медик взглянул на соседние кровати. Обошел Москвичева и, приблизившись к Волкову, сел на его шконку, завернув одеяло. Некоторое время разглядывал бледное, исхудавшее лицо парня, а затем положил ладонь ему на лоб, видимо, измеряя температуру.
– Я так понимаю, это тяжелый. – Получив какой-то результат, мужчина встал с кровати и вернулся ко мне: – Его следует переместить в городской госпиталь. Этому, – короткий кивок в сторону Москвичева, – вполне достаточно будет ухода в местном лазарете. – Мужчина внимательно и как-то устало посмотрел мне в глаза: – Это все или еще какие-то просьбы?
Несколько опешив от столь неожиданного поворота событий, я покачал головой.
– Тогда завтра утром с машиной отправлю в госпиталь. Второй ваш пострадавший освобождается от работ и переходит в лазарет. – Не прощаясь, медик кивнул и направился в сторону выхода.
Перехватив удивленный взгляд Москвичева, я со всей возможной уверенностью кивнул ему, хотя сам, честно говоря, был изумлен. Не думал, что Ловкач и тут окажется на высоте. Обещал мне помочь с ранеными, и пожалуйста, не обманул!
– Спасибо, слышишь, спасибо тебе! – Паренек поднялся со шконки и, пересев на мою кровать, протянул руку: – Вот, держи. Клянусь, жизни для тебя не пожалею!
– Тихо-тихо. – Руку я, разумеется, пожал и даже по плечу похлопал. – Чего ты так? Нормально все, добились, чего хотели!
– Да не за меня! – досадливо отмахнулся Москвичев. – За командира спасибо! Сам знаешь, плох совсем, и ему очень нужна медицинская помощь. Ты ведь уже… – Парень задохнулся, теряясь от распирающего его волнения.
Через несколько секунд, устав подбирать слова, улыбнулся виновато:
– Да спас ты нас, чего уж там… нам ведь конец был. И я, знаешь, думал, поскорее бы. А тут ты… сначала как шутка или издевательства их очередные. Нет, оказывается. Да и потом, ты тащишь нас на своем горбу, немощных. Ты не думай, я разговоры слышу, нас ведь списали все, один ты упираешься. Дураком тебя зовут, говорят, надрываешься, чтобы нас прокормить, а самому по такой работе одни крохи остаются. Ты не думай, я ценю это, но все равно… как в молоке мышь, барахтаешься. Сержант вон совсем плох. А ты, оказывается, вон как… сделал-таки. Спасибо тебе, друг. Век не забуду, верь – нужно будет, жизнь за тебя отдам. Слово даю!
– Подожди пока с клятвами: вот подлечитесь, на ноги встанете,
– Да что ты думаешь, я просто так, что ли? Языком ветер гоняю? Да это раньше тебе надо было сказать: за то, что ты сделал, за то, что от смерти спас лютой, поклон тебе до земли! И что бы ни было дальше, как бы ни сложилось, я в долгу у тебя по гроб жизни буду! – нешуточно возмутился Москвичев.
– Тихо, – прервал я откровения, увидев, что к моему месту приближается заключенный с зеленой треугольной нашивкой на груди. Остановившись в двух шагах, он ухмыльнулся:
– Собирай барахло, Бон. Меняешь нары. К людям впишешься.
«Люди», как нетрудно догадаться, обитали в соседнем отделении барака. Миновав проход, завешанный цветными занавесками, я остановился на пороге. Огляделся. Да уж, по сравнению с нашим бараком блатные жили в свое удовольствие. Никаких двухэтажных нар: исключительно одиночные, с тумбочками. Перед каждой кроватью небольшой коврик. Куча всяких мелочей на стенах: плакаты местных кинодив, листовки и тому подобная мишура.
Знакомая картина. В расположении части во время моей службы многие бойцы и сержантский состав старались хоть как-то придать казарме жилой вид. Плакатов, конечно, не допускалось, но некоторые мелочи – собственные полотенца, небольшие талисманы, статуэтки – создавали иллюзию домашнего уюта.
– Тут падай и подходи по делу. Базарить будем. – Зэк, кивнув мне на свободное место, отошел.
Я, опустив свои пожитки и обменявшись взглядами с настороженными молчаливыми соседями, последовал совету. Прошел в угол помещения, отгороженный от остальных непрозрачной ширмой, сделанной, судя по всему, из простого одеяла. Аккуратно убрав его в сторону, шагнул вперед.
– Падай! – Сухощавый пожилой мужчина, сидящий на кровати, кивком указал на табуретку. Я послушно сел и обвел взглядом присутствующих.
Ловкач, старикан и уверенный в себе мажор, который привел меня в барак, – вот, собственно, и весь состав. Судя по тому, что седой говорил первым, главным в тройке был именно он.
– С твоей пристяжью вопрос решили. Теперь ты у нас в долгу.
Вот так постановка вопроса! Ну что ж… этого в принципе следовало ожидать. Такая натура – не переделаешь. Сунь палец – всю руку откусят.
– Ты военный, Бон. Так? – не дождавшись от меня подтверждения слов о долге, в дело вступил Ловкач. Видимо, мое молчание было расценено как согласие. Да и куда я денусь-то? В любом случае парни у них в заложниках. Откажусь или попытаюсь сыграть в свою игру, отразится это прежде всего на беззащитных и больных.
– Военный. Служил, – коротко ответил я.
– Держи. – Перегнувшись, Ловкач передал мне лист бумаги. Я с удивлением увидел довольно прилично выполненный план лагеря и прилегающей местности. – Карандаш. – Мой недавний напарник по шахте протянул мне пишущие принадлежности. – Рисуй, что бы ты сделал, чтобы подорваться с лагеря.