Победить смертью храбрых. Мы не рабы!
Шрифт:
Опрокинув меня, он быстро вскочил, ринувшись к двери. Набычился, сложился, выставляя вперед плечо, явно собираясь вынести Овсеенко, загораживающего выход. Глупая затея. Совершенно идиотская. Как и вообще вся эта заваруха.
Боец, стоящий в дверях, просто-напросто напрягся, сгруппировываясь, и более легкий Ловкач отскочил от него, как от стенки мячик. Свалился, не удержав равновесия, и тут же словил пинок от перескочившего через стол светловолосого. Второй боец, стоявший до того в углу, тоже подоспел вовремя. Перехватил руку Ловкача и завернул ее за спину,
– Не вставай! – рявкнул на меня Терехов, увидев, что я пытаюсь подняться на ноги. – Вообще не шевелись!
Я послушно застыл на месте. Ловкачу тем временем чьим-то ремнем скрутили руки, не обращая внимания на его отчаянную ругань и брыкания.
– Рот закрой свой поганый! – Светловолосый, уставший слушать обидные слова, сильно стукнул уголовника по затылку. Тот, буркнув еще что-то, заткнулся. Бойцы и офицер слезли с пленного, а Овсеенко как самый сильный и габаритный рывком вздернул его с пола, поднимая на ноги.
Выглядел Ловкач растрепанным, покрасневшим, однако как-то иррационально довольным. Поблескивали глаза, а на губах застыл неприятный, злобный оскал, мало напоминающий улыбку.
– Хитрый ты, майор… – качнул головой Терехов и, обойдя стол, подошел ко мне. Остановился, сделал шаг назад, к табурету, на котором еще совсем недавно сидел Ловкач. Опустился на него, внимательно посмотрел на меня. Перевел взгляд дальше, сосредоточенно, внимательно выискивая что-то за позади меня. Затем резко встал, обошел стул и оказался рядом с платяным шкафом, находившимся прямо за мной, метрах в трех-четырех. Опустился на колени, затем на четвереньки, залез рукой под гардероб, пошарил там и через пару секунд выпрямился, держа в пальцах небольшой цилиндр, напоминающий футляр для фотопленки. Обернулся к Ловкачу, тут же утратившему свой гонор:
– Раздеться-то попроще было бы.
Дабы избежать повторения неприятных сюрпризов, Ловкач был крепко примотан веревками к стулу. Терехов, расположившийся напротив за столом, терпеливо перекатывал цилиндр по его поверхности, дожидаясь, когда два бойца справятся со связыванием мятежного майора.
– Если я его открою, содержимое не испортится?
Видя, что Ловкач не собирается отвечать, Терехов добавил:
– Договоримся с тобой так. Я открываю – там что-то портится или взрывается, и тебе отрезают правую кисть. Пойдет?
Стоящий сзади пленного Овсеенко молча сделал шаг вперед и накинул на шею Ловкача витой тонкий шнур. Прижал его в кулаке, намертво перехватывая горло. Уголовник дернулся, подался всем телом в сторону, истово заколотил ногами по полу. Овсеенко, однако, это никоим образом не помешало. Контролируя горло, он с легкостью удерживал стул с привязанным к нему Ловкачом.
Столь откровенная и жестокая картина ни у кого не вызвала осуждения. Да и я, честно говоря, был этому не удивлен. Бросив короткий взгляд на собравшихся, я отметил, что светловолосый офицер внимательно наблюдает за мной. Проверяет.
Похоже, ради этого или чего-то подобного меня и пригласили присутствовать
Овсеенко, убрав шнур с горла Ловкача, отступил на шаг. Уголовник, надсадно кашляя, судорожно втягивал воздух.
– Так я повторю. Не взорвется? Не уничтожится? – будто и не произошло ничего, подал голос Терехов.
– Нет, – прохрипел Ловкач, энергично качая головой. – Не взорвется…
Капитан удовлетворенно раскрутил цилиндр. Вынул из него, вполне ожидаемо, свернутую бухту фотопленки. Поднял, расправив, и посмотрел на свет. Глаза Терехова пробежали выборочно по нескольким кадрам. Пытаясь вглядеться и разобрать изображения, капитан сощурился. Недовольно скривился и, смотав пленку, вновь положил ее в футляр.
– Давай договоримся с тобой, майор. Ты мне расскажешь, что к чему на этой пленочке и что ты делал в городе. Не торопясь и обстоятельно расскажешь, без вранья. Идет?
– А взамен? – хрипловато поинтересовался Ловкач.
– Целая жизнь, – без тени улыбки ответил ему капитан.
Уголовник нервно дернул шеей, понимая, о чем идет речь. Какой-либо сделкой и не пахло. Ему предлагалось слить всю информацию, которой он владеет. И, клянусь вам чем угодно, я бы на его месте предложенные условия принял.
– Пожалеешь, капитан. Сопротивление так это не спустит. Думаешь, закорешился с немцами, так все, ты под крылышком ихним? Да они тебя разжуют и выплюнут, как только бесполезен им станешь, понял? Иуда! – С последним словом Ловкач попытался плюнуть в капитана. Терехов от плевка ловко увернулся, а Овсеенко безо всякой команды накинул свой шнурок на шею пленника.
М-да. Повторюсь, я бы уже сдался. Удушение – штука невеселая. Однако есть много других способов заставить говорить, гораздо более кровавых и причиняющих настоящие страдания, не то что тривиальная петля на шее. Видимо, Ловкачу было что скрывать, если он рисковал нарваться на следующий этап, представляющий собой настоящие пытки.
– Секрет стоит твоей жизни? – дождавшись, когда Овсеенко прекратит экзекуцию, Терехов обратился к дышащему широко открытым ртом Ловкачу. Пытавшийся втянуть в легкие воздух, с покрасневшим лицом, глазами навыкате, выглядел уголовник далеко не лучшим образом. И вопрос, который задал ему капитан, явно витал в воздухе.
– Иди ты к черту… с секретами своими! – придыханием, хрипя, ответил Ловкач. – Карты там.
– Отлично, – согласился Терехов. – Что за карты и что там указано?
– Карты и документы, – продолжил Ловкач, – сам разберешься, коли грамотный.
– Сказал «а», договаривай «б», – подбодрил капитан. – Время терять не будем. Рассказывай все как на духу.
– Склады там. Места указаны, где склады консервационные расположены. Хранилища.
– А в складах что? – Терехов, пожалуй, впервые на моей памяти, выразил явную заинтересованность. Прищурился, подался навстречу пленному.
– А все там, в складах. Еда, оружие. Все, что бросили в тридцать девятом, так и лежит. Без хозяина.