Победитель драконов. Дилогия
Шрифт:
— Надолго задержаться думаешь, пан рыцарь? — немедленно поинтересовался хозяин.
— Думаю, до вечера точно. — Годимир поежился. Несмотря на плащ, кожаный поддоспешник-жак промок на плечах и спине. — Коням отдохнуть надо. Да и мне…
— Чудесно! Ясь! Щит и копье принесешь!
— Хорошо, тятя, — пробасил Ясь-младший.
— Погоди-ка! — остановил направившегося было за едой корчмаря рыцарь. — Давай сперва посчитаем старый долг и о новой плате сговоримся. Сколько он тебе должен, любезный?
Последний вопрос привел Яся-старшего
— Так… — замялся он, загибая пальцы. — Туды-сюды… пиво, капуста с мясом тушеная… опять-таки хлеба гривенки две [9]… ночевка…
— Позволю себе напомнить: кое-что ты уже взял у меня в счет долга, — встрял шпильман. — Так что мы в расчете.
— Что? Осла что ли твоего?
— Не осла, а мула, — с достоинством поправил музыкант.
— Не одна мормышка?
— Не одна. Мул — животное благородное. В Загорье, к примеру сказать, все знатные панянки ездят исключительно на мулах. А осел что? Плюнуть и растереть. Даже басурманы…
— Вот умник! — воскликнул хозяин постоялого двора и завертел головой в поисках поддержки.
Однако посетители не спешили приходить ему на помощь. Разве что старший из мужиков в куколях согласно покивал. Но сделал это молча.
— Так сколько, любезный? — напомнил о себе рыцарь.
— Ну… Это будет… Опять-таки осла кормили…
— Сколько?
— Не пойму, пан рыцарь, тебе-то что за забота о лайдаке?
— Я хочу нанять этого человека.
Корчмарь неопределенно хмыкнул, а шпильман протестующе заметил:
— Вот так на! Без меня меня женили! А кто сказал тебе, пан рыцарь-с-мечом-под-мышкой, что я пойду тебе служить?
Годимир позволил себе улыбнуться:
— У меня третьего дня сбежал оруженосец. Чутье подсказывает мне, что ты сможешь его заменить.
Корчмарь пожал плечами, внимательно наблюдая, как его сын кладет щит на лавку около Годимира, прислоняет к стене копье.
— А чего считать-то, пан рыцарь? Шесть скойцев [10]для ровного счета и всего делов.
Рыцарь покорно вытащил тощий кошелек, но тут возмутился шпильман:
— Э! Что за леший? Да не стоит то, что я сожрал вчера, и четверти того!
— Еще сегодня жрать будешь, — невозмутимо отозвался из-за спины отца Ясько, скрестив на груди руки, подобные кабаньим окорокам.
— Тебя, болван, спросить забыли, — окрысился музыкант.
Ясько забурчал что-то невнятное и двинулся к нему, но Годимир предостерегающе поднял руку:
— Этот человек под моим покровительством.
Здоровяк осекся, глянул на меч в черных ножнах, потом на отца и обиженно засопел.
— Итак? — Рыцарь вытряхнул содержимое кошелька на стол. — Шесть скойцев?
— Каких там шесть? — Шпильман решительно подгреб к себе кучку монет различного достоинства, среди которых меди было едва ли не больше, чем серебра. — Пяти хватит с головой.
Его пальцы проворно отобрали пять наиболее истертых монет.
— Получай.
Корчмарь
— Да! И мула моего отдашь! — добавил музыкант.
— Ну уж нет! — возмутился хозяин. — Где ж такое видано? Соглашаешься, можно сказать, только из уважения к пану рыцарю, а тебе тут же на шею прыг и ножки вниз! Или еще два гроша [11], или осел мой!
Годимир не выдержал. Хлопнул ладонью по столу. Мужики в куколях опасливо съежились. Богоборцы, напротив, наградили рыцаря взглядами, источающими презрение и укоризну.
— Хватит, любезный. Ты портишь мне настроение. А настроение для рыцаря… Не думаешь, что я сейчас встану и всю корчму твою по досточкам разнесу?
Толстяк сглотнул, дернув кадыком, но панике не поддался:
— Нет, не думаю, пан рыцарь.
— Это еще почему? — опешил Годимир.
— А потому. Я ж вижу — ты странствующий рыцарь, а значится, какой-нито обет давал. Справедливость там защищать, обиженным всяко-разным помогать. А какая ж тут справедливость? Грабеж средь бела дня!
— Грабеж, грабеж, — подтвердил музыкант. — Так и норовишь меня ограбить.
— Я? Да это ты меня по миру пустить норовишь!
— Хватит! Помолчите оба! — прикрикнул Годимир, вторично стукнув по столешнице. — Забирай свои два гроша и иди дело делать! Я голодный, как дюжина волколаков, а они развели, понимаешь…
С довольной ухмылочкой корчмарь сгреб недостающие гроши в карман передника и, рассыпаясь в благодарностях, ретировался.
— Э-э-э, пан рыцарь, — протянул шпильман, — зря ты ему потворствуешь. Он так, глядишь, как раз тебе на шею влезет и ножки свесит.
— Тебе-то что за забота? Деньги-то мои… — Годимир еще злился на музыканта, который втянул его в позорную корчемную перепалку.
— А кто меня в оруженосцы нанять решил? — прищурился шпильман. — Вот я за твой кошелек и печалюсь. Или он у тебя волшебный, а, пан рыцарь? Как у Малуха-золотаря из Неколупы?
— Не волшебный, — отрезал рыцарь. — А все равно мое дело, кому сколько платить.
— Так ты уже не хочешь меня брать?
— Почему нет? Беру. Звать-то тебя как, музыкант?
— А не надо меня звать, я сам прихожу, — оскалился было шпильман, но потом посерьезнел и назвался: — Олешек. Олешек Острый Язык из Мариенберга.
— Звучит. Положим, что язык у тебя без костей, я уже понял…
Их беседе помешало появление корчмаря с двумя жбанчиками пива. Плотная белая пена свешивалась набекрень над деревянным краем, как шапочка записного гуляки. Следом за отцом поспевал Ясь с резным ставцом, на коем поджаренные кровяные колбаски утопали в перине тушеной капусты. За Ясем вышагивала коротконогая курносая девка, с первого взгляда видно — братова сестра и отцова дочка, и тоже, верно, Яська, волочащая блюдо поменьше, где две здоровенные краюхи ржаного хлеба украшались с боков стрелками зеленого лука и фиолетовыми с изморозью розетками базилика.