Победитель, или В плену любви
Шрифт:
Красные щеки Реджинальда покраснели еще больше.
— Приор Алкмунд потребовал заплатить огромное пожертвование, чтобы захоронить их в монастырской часовне. Когда я сказал, что это чересчур много, он предложил, чтобы я дал монастырю свободные права на часть моей земли вместо этого. Я сказал ему, что я об этом подумаю.
«И по его обычной привычке медлить он до сих пор думает, что проблема решится сама собой», — подумал Харви. И сказал вслух:
— А зачем такие хлопоты? Продай часть леса и на вырученные деньги
— Да, Полагаю, что так можно, — с сомнением посмотрел на брата Реджинальд.
Харви подавил желание задушить своего старшего брата. Посади его на бочонок смолы, который вот-вот взорвется, и то будет медлить и раздумывать, а не спасать себя.
— Расскажи мне о настоятеле Алкмунде, — попросил он, стремясь понять суть задуманного.
— Он монах, — сказал Реджинальд, пожимая плечами, будто это все объясняло.
— Я — тоже, но если это делает его и меня одинаковыми, то я съем свое седло.
— Иисусе, ну я не знаю. — Реджинальд пошевелил бровями, усиленно размышляя. — Он достаточно учтив. Трудно понять, что у него на уме… Даже странно. А глаза у него такие светло-голубые, что кажется, будто смотришь прямо сквозь них.
— Внешность бывает обманчивой.
Реджинальд сбросил комок снега с теплого зимнего плаща.
— В нем есть сострадание: он обычно раздает милостыню окрестным беднякам. Причем сам развозит, а не устраивает раздачу при монастыре.
Реджинальд потряс головой в ответ на непочтительное фырканье Харви и продолжил:
— Это правда. Я сам видел его на дороге с корзинами хлеба. И он также должен обладать смелостью, ведь он проезжает по этим лесистым краям без сопровождения.
— И сейчас тоже? — Харви воспринял это сведение с цинизмом в глазах и сжатыми зубами. — И никаких бед с ним никогда не случалось?
— Только однажды его едва не съели волки, но, как я слышал, он вернулся невредимым. А что, что случилось?
Харви потряс головой.
— Ничего.
— Почему ты о нем расспрашиваешь? — упорствовал Реджинальд.
— Ты осведомлен, что у него были плотские слабости к молодым юношам… и хлыстам?
— О нет, это опять та старая сказка, — усмехнулся Реджинальд. — Я слушал эти рассказы от Александра, но парень — романтик. И всегда был недоволен тем, что его отдали в монастырь. Если его и побили, то, без сомнения, это было заслуженно. Сделали бы приором Алкмунда, будь он так запятнан?
Харви натянул поводья. Впереди стало немного светлеть. Ветер дул сквозь голые черные ветки дубов и каштанов, и дыхание превращалось в пар.
Харви обернулся и посмотрел в лицо Реджинальду.
— Ты проводил меня уже достаточно далеко, — сказал он ровным голосом. — Монастырь близко, и ты все сказал о себе, и почти все — об этом проклятом приоре. Последнюю милю я проеду сам.
Реджинальд изумился; на его лице было написано замешательство и негодование.
— Слепец —
Реджинальд наблюдал за тем, как его брат резко остановил коня и задрожал от негодования, затем так натянул поводья, что бедное животное жалобно заржало и закружилось на месте. Наконец, Реджинальд решил проявить сообразительность и вернуться в родной дом.
Ни жесткость кольчуги, ни запах человека, который проехал долгий и трудный путь, не помешали Манди броситься обнимать Александра, едва он появился на пороге. Они поцеловались, и она почувствовала вкус соли на его губах, а на ее коже появилось раздражение из-за его жесткой щетины. Она еще никогда в жизни не испытывала такой радости от встречи.
Он засмеялся, разрывая объятия, и отодвинулся, взглянув на нее.
— Меня не было только неделю, а не целый год.
— А казалось, что целый год, — сказала она, и в голосе не было никакой насмешки.
С того времени, как уехал ее дед, она с нетерпением ждала возвращения Александра, каждую минуту медлительного тянущегося дня. Она хотела рассказать ему все сейчас, но подумала, что нечестно сразу набрасываться на него в момент, когда он наконец ступил в тепло родного очага. Также эти новости достались бы и окружающим.
— Надо согреть воды. Пропылился и промок насквозь.
Он усмехнулся. Она одарила его вопросительным взглядом. Несмотря на усталость, он был доволен собой. Она не видела его таким жизнерадостным спустя столько дней путешествия, где наверняка пришлось очень стараться.
— А случилось вот что. Мой лорд попросил меня взять под опеку Эбермон с мая. Он посылает срочно смотрителей замков для охраны поместий в Ирландии. Так что теперь у нас есть все — замок и дом. — И он закружил ее в объятиях. — Что ты скажешь на это?
Она крепко обхватила его руками.
— Я не хочу ничего больше этого.
Ее голос был более наигранным, чем радостным. Александр со всем своим восторгом не был дураком. Он осторожно оттолкнул ее.
— Любимая, в чем дело?
Манди потрясла головой.
— Подождет, пока ты поешь и искупаешься, — сказала она. — Это не так срочно. Графиня говорила, что Маршалл собирается доверить тебе стражу до середины лета, но не говорила, что это Эбермон.
Он нахмурился и продолжал бы свои вопросы, но Флориан появился из ниоткуда и как молния бросился к Александру с восторженными криками: «Папа, папа!», тем самым положив конец любому серьезному обсуждению. Но этот момент только откладывался.
Александр остался в зале со своей семьей, чтобы вкусить еду, которая была приготовлена для вернувшихся солдат. Флориан сел ему на колени и щебетал, перескакивая с пятого на десятое. А вскоре спохватился и вслед за детьми Маршалла умчался во двор замка.