Победителю достанется все

Веллерсхоф Дитер

Некоторое время телефон вообще не отзывался. Потом она опять заговорила, нежданно-негаданно вновь обретя деловитый тон. Но теперь в трубке звучало всего лишь бесстрастное, механическое эхо ее голоса, который монотонно, с неестественной отчетливостью повторял:

— Автоответчик фирмы «Южные деликатесы» к вашим услугам. Контора закрыта впредь до особого распоряжения. После гудка прочтите свое сообщение, а затем укажите фамилию и адрес. Прошу вас, говорите.

Короткий гудок — и наступала тишина; неудержимым потоком черноты она скользила мимо, точно магнитофонная лента, на которую сейчас можно было наговорить жалобу, проклятие, просьбу, хотя и без всякой надежды на ответ.

Лампы погасли — сначала в конторе, потом в приемной, потом на лестнице, и секретарша, наспех забрав из шкафа и из письменного стола свои пожитки,

быстрыми шагами направилась через улицу в гараж, к машине. Там она села за руль и, прежде чем повернуть ключ зажигания и включить мотор, с глубоким вздохом откинулась на спинку сиденья и чуть обмякла, будто с этим вздохом из нее ушла вся фальшь, в том числе и наигранные манеры, притворная бодрость, с какою она часами давала половинчатые или вовсе пустые справки, пока не почувствовала, что больше не выдержит, и не сбежала.

Ведь это было настоящее бегство, не только от орды телефонных преследователей, скорее от самого преследуемого, чьих указаний и расспросов она ждала там, в конторе, пытаясь сдержать натиск погони и тем, как она думала, прикрывая его временный отход. Вдруг он, пока суд да дело, нашел выход и на командном пункте — так он иногда называл контору — ему требуется кто-нибудь, заслуживающий доверия, с кем без долгих предисловий можно договориться, если он вновь, как уж бывало, нападет на спасительную идею и решит из своего укрытия пробиться к людям, которые в состоянии ему помочь и, пожалуй, имеют на то свои причины, к людям вроде Хартвиха, Оттера или крупнейших поставщиков (она частенько беседовала с ними за последние месяцы).

Она ждала, что вот снимет еще раз трубку и вдруг снова услышит его голос, спокойный, уверенный, знакомый по многим месяцам совместной работы, когда сам его тон, сама манера выражения всегда убеждали ее, что он, шеф, одолеет любые трудности.

Она ждала этого не как чуда, совсем наоборот, как знака возвращения былой реальности, а эта реальность непременно в скором времени вернется, сию минуту или немного погодя — во всяком случае тем вероятней, чем дольше она ждет. Но каждый телефонный звонок, вырывая ее из полузабытья и опять вынуждая терпеть натиск злых или отчаянных голосов, крошил ее твердость, и понемногу, хоть она и не отдавала себе в этом отчета, ею все больше овладевало чувство заброшенности и безысходности — так занятой человек часами зябнет и, лишь вконец окоченев, осознает, что с ним произошло.

В скучном конторском освещении она скользнула взглядом по корешкам папок- регистраторов, по вертящемуся стулу со съехавшей зеленой подушкой, отметила тусклый блеск прибранного письменного стола и подумала: что я здесь делаю? И комната, и вся мебель выглядели так, будто жить им осталось уже недолго. Один лишь миг, странное, неприятное видение, — а вернуться в привычный мир уже нельзя. Без долгих размышлений она принялась вытаскивать из ящиков стола свои вещи: два десертных ножа, фруктовый нож, фарфоровую чайницу, слоновой кости ножичек для разрезания бумаги, очечник, серебряную сахарницу, — запихнула все в пластиковую сумку. Потом подошла к шкафу, вынула оттуда плащ, шарф, забытую на плечиках старую вязаную кофту и только теперь, взяв в руки эти вещи — стоит надевать их или нет? — призналась себе, что утратила веру в Фогтмана и собирается бежать. Но это уже не потрясло ее. В сущности, она уже переступила этот порог... Она наговорила текст на пленку автоответчика и переключила телефон. Сам виноват, подумала она, не имея в виду ничего конкретного. Что ни говори, а содержимое пластиковой сумки — ее личная собственность.

Она вдруг невольно представила себе, что он подсматривает, как она спускается по лестнице. Перегнулся через перила двумя этажами выше и кричит вдогонку; «А кофе не будет? Не будет?» Голос сорвался на собачий визг, который напутал ее, — она ведь всегда догадывалась, что именно такой визг и кроется в рокочущих глубинах его голоса, и вот теперь она извлекла его наружу.

Хорошо, что все кончилось, подумала она и по спирали пандуса вывела машину из гаража в полный огней город.

На высоких мачтах перед территорией ярмарки реяли национальные флаги множества стран-участниц, и по фасаду над главным входом тянулась огромная белая надпись: ИНТЕРВОД, 17 — 25 сентября. С озера веяло альпийской прохладой. Фогтман ежился на скамейке. Он был здесь со вчерашнего полудня, а сегодня, в воскресенье, ярмарка закрывается, и посетители просто

валом валят. Сидя на скамейке, он съел сосиску с горчицей и булочку, выпил банку пива и вот уже полчаса раздумывал, не заглянуть ли последний раз в павильон: вдруг удастся разыскать Вольвебера, который неделю назад обещал здесь, на выставке-ярмарке, познакомить его с промышленниками и коммерсантами своей отрасли. Сегодняшний вечер — это последняя возможность, а он еще не сумел поговорить с Вольвебером. Вчера видел его издалека, в компании людей, которая скрылась в телестудии. Он добрых полчаса ждал поблизости, но, видно, упустил-таки минуту, когда Вольвебер вышел из студии. И в отеле он его не поймал, только оставил свою карточку и гостиничный адрес. Ответа до сих пор не было. Что он потеряет, если еще разок прогуляется по обширному павильону и поищет Вольвебера у стенда или, может, столкнется с ним нос к носу в проходе и прижмет: давай, мол, держи слово! Ведь по своей воле тот пальцем не шевельнет. Надо его заставить. Силой вырвать свою удачу. Как раз когда все считают, что ему, Фогтману, конец. Любой конец есть новое начало. На следующей неделе он объявит о своем банкротстве, а до тех пор надо пройти этот поворот. Точнее говоря, нащупать почву под ногами. Или увидеть берег. Ему нужна перспектива. Иметь перспективу — вот что главное в жизни. Для каждого человека. Может, он и дрался-то всегда лишь ради перспективы.

Сколько раз уже он обошел павильон? И тем не менее краски, огни, висящий в воздухе многоголосый гул и людские толпы в проходах между стендами по-прежнему слегка пьянили его. Огромные и яркие панорамные фотографии заполонили перегородки выставочных ниш, свободные стены павильона и информационные стенды, а кое-где на экранах мониторов мелькали схожие картинки, поменьше, зато в движении: байдарочники единоборствовали с пенно-кипящим горным потоком, воднолыжники на крутых виражах вздымали сверкающие веера брызг. Белокурая красотка загорала на широком оранжевом борту надувной лодки, мечтательно уронив руку в кристально-прозрачную воду. Рыболов, сидя на корме своего ялика, курил трубку. Три спортсмена на виндсерферах под яркими, как бабочки, парусами взлетали на пенных гребнях прибоя. Аквалангисты, вооруженные гарпуном и кинокамерой для подводных съемок, как бы висели в зеленоватом глубинном сумраке кораллового рифа. Гонщики-яхтсмены, упершись ногами в кромку борта, почти горизонтально перевешивались наружу, чтобы надутый парус не потерял ветра. Веселые компании купальщиков на изящных моторных яхтах направлялись в отдаленные бухты и к уединенным прибрежным островам. Приходите! Выбирайте! Мы дадим совет!

На спорте и досуге, похоже, делали деньги одни толстосумы. Это было заметно по рекламе, по богатству оформления стендов, по вышколенности персонала, по спортивной элегантности публики, которая с заинтересованным видом знатоков дефилировала мимо стендов. А он-то рассчитывал сколотить капитал на скучных товарах повседневного спроса. Его клиентуру составляли прижимистые домашние хозяйки и мелкие обыватели. Здесь же были совсем другие покупатели, эти люди не боялись тратить деньги, ценили размах, горели честолюбием, потомственные богачи и выскочки-нувориши, люди, искавшие успеха и наслаждавшиеся жизнью. Вот где надо было начинать — на этом рынке. Эта волна подняла бы и его. Здесь ему самое место.

Возле серферов вечно толпился народ, и стенды там были умопомрачительные. У Вольвебера все продавцы и продавщицы были одеты в белое и синее. Белые юбки, белые брюки, синие полотняные жакеты и пиджаки, загорелые лица, будто все они только что из отпуска или из солярия. Он тут, вероятно, уже примелькался, так как подойти к нему они не спешили. Знали, что покупать он ничего не собирается. Просто ждет их шефа. Шеф обедает с клиентами. Ушел на пресс-конференцию. Час назад ненадолго заходил. Теперь, наверное, в другом павильоне. А может быть, в одном из кафетериев. Оставьте нам вашу карточку.

Он взял из стопки проспект, полистал: новые стандарты в стандартной серии.

— Я могу вам помочь? — спросил продавец.

— Мне бы повидать господина Вольвебера.

— К сожалению, не знаю, где он.

— Я специально приехал из Мюнхена, он сказал, что я всегда найду его на стенде.

— О нет, — сказал продавец, — здесь господин доктор бывает крайне редко. У него непрерывные встречи в отеле и в городе.

— Он намеревался оставить для меня записку.

— Минуточку. Я спрошу у моей коллеги.