Победивший платит
Шрифт:
– Я не согласен...
– упрямо повторяю я, но меня уже не слушают:
– Запись. Учитывая общее тяжелое состояние господина Форберга д'Эйри вследствие развившегося сосудистого криза, а также в связи с его отказом принять квалифицированную врачебную помощь, я вынужден дать распоряжение о принудительном медицинском вмешательстве. Конец записи. Приступайте, господа.
Головокружение и тошнота не помеха, если пытаешься отбиваться всерьез; по крайней мере, тот тип, на мундир которого меня вывернуло, с проклятиями скрывается из кабинета - и явно в направлении химчистки... Но как итог мне без затей выворачивают руку. Затем шипящий звук,
Неожиданно всплывает в уме картина: Перышко, теплым осенним утром кутающийся в одеяло и жадно вцепившийся в кружку с горячим чаем. А вслед за ней - вторая, лицо моего адвоката, предупреждающего: "Никаких допросов подозреваемого в мое отсутствие". А я-то тут распелся...
– Требую...
– черт, голос сорвался, - требую зафиксировать: препарат, который мне ввели, судя по действию - никакой не синергин, а ч-чертов г-гемосорб, - выдавливаю сквозь усиливающийся стук зубов.
Дальше - холод, ночной сквозняк, пара резких комментариев - один из них, медицинского характера, о якобы "затененном сознании", - и мутное долгое ожидание. Меня все еще трясет. Глаза слипаются, в горле стоит тошнотворный ком - совместное дитя недосыпа, гемосорба и... наркотика? Да, пожалуй. Поспать бы. Стискиваю кулак, впиваясь ногтями в ладонь, чтобы не уснуть. Сейчас появится Деррес, сейчас... хотя брать пробу крови наверняка уже поздно.
Появившийся наконец адвокат с торжеством размахивает нужными бумагами, а за его спиной маячит пара телохранителей в сине-черном, и все бы замечательно, но поздно. Чего запирать конюшню теперь, когда лошадь украли? Впрочем, за успешное вызволение меня отсюда я многое бы отдал и сейчас.
Оценив диспозицию в секунду, Деррес с весьма перепуганной физиономией склоняется надо мной: наседка над цыпленком, да и только. Увы, мой монитор не зафиксировал ничего предосудительного, а в остальном остается только мое заявление против утверждений полиции. По их словам, я проявил невиданную хрупкость здоровья и был чудом спасен; по моим - я испытал приступ болтливости, а затем резкого головокружения, но купирован этот приступ был почему-то введением гемосорбента внутривенно...
Десятью минутами спустя меня, трясущегося, как после купания в зимней речке, грузят в машину. Уже почти полночь, и последний час-два кажутся мне совершенно нереальными, точно приснившимися в кошмаре.
– Я предупредил медика, - обещает Деррес, - он будет готов к нашему приезду. Вам окажут первую помощь и, конечно, составят документ о вашем состоянии. Что у вас с лицом, вас били?
– В ответ на мою недоуменную гримасу адвокат разворачивает зеркало заднего вида.
– Можете полюбоваться.
М-да. Не красавец. Щека ободрана, на скуле синяк. Иллуми будет исключительно в восторге.
– Это я упал, - сообщаю с неловкостью.
– Действительно упал. В тот момент ко мне никто не прикасался.
– Еще раз трогаю челюсть. Чешется и ноет.
– Где мой Старший?
– Милорд Эйри добился личной аудиенции у сатрап-губернатора,- отвечает.
– И остался на вечернюю церемонию. Я чудом успел его перехватить на несколько минут. Он просил вам передать, что все в порядке и его ходатайство подписано.
Ну хоть что-то.
–
– Передайте ему просто, что вы беспрепятственно отвезли меня домой и я отдыхаю.
Надеюсь, к приезду Иллуми горячая ванна и крепкий чай с лимоном приведут меня в пристойное состояние. Выслушать его выговор относительно совершенных мною ошибок я предпочту в ясном рассудке.
Глава 27. Иллуми.
Есть некая явная прелесть в том, чтобы, вернувшись домой под утро, обнаружить любовника мирно уткнувшимся носом в подушку. В чем бы ни выражался интерес полиции, Эрик дома - и, значит, дело окончилось благополучно. Я коротаю время до рассвета, изучая отчет Дерреса о миновавшей ночи. Сухие фразы оставляют впечатление недоговоренности, но не будить же объект забот ради подробных расспросов.
Благостность мыслей оставляет меня в ту самую минуту, как Эрик просыпается и, сев на постели, касается рукой лица.
– Что это такое?
– спрашиваю я, в ошеломлении пытаясь соотнести недочитанный отчет с синяком на пол-лица и ободранной скулой.
– Это?
– переспрашивает он, рассеянно трогая щеку, словно не очень уверенный, о чем его спрашивают.
– Упал.
– Что за шутки?!
Похоже, мой возглас прозвучал слишком зло. Отмеченное ссадиной лицо мгновенно приобретает выражение мрачного упорства.
– Я не шучу, - говорит Эрик.
– Упал. Это не смертельно.
Я внимательно его осматриваю. Дело в утреннем освещении или тон кожи и вправду слишком бледен? Доклад медика не был щедр на подробности: неидентифицируемый химический агент, практически вымытый из крови гемосорбом, состояние удовлетворительное, назначены симптоматические препараты... К черту ученые термины. Я еще никогда не был так близок к тому, чтобы вновь приставить к моему барраярцу круглосуточную охрану. И злоба, горячим комком вздрагивающая в животе, направлена не на Эрика, ставшего заложником обстоятельств, а на свою собственную беспомощность и глупость.
– Больше я не стану оставлять тебя одного, - констатирую, стараясь не проявлять эмоций.
– Почему же?
– уточняет Эрик настороженно и так же суховато.
– Ты не можешь все время оберегать меня от моих проблем и держать надо мной раскрытый зонтик.
Он же умный парень, как он ухитряется не понимать очевидного?
– Учитывая то, где ты нашел свои проблемы...
– поясняю я. И добавляю, неприятно пораженный его словами.
– И с каких пор ты их вновь решил делить проблемы на свои и мои? Разве ты мне чужой?
Судя по последовавшим объяснениям, именно так. В ближайшие полчаса я узнаю, что с неприятностями мужчина должен справляться сам. Что ему глупо и унизительно при каждом громыхании в небесах прятаться за моей широкой спиной. Что, оказывается, он уже перессорил меня со всеми родными и друзьями и не намерен продолжать эту политику впредь. Что Цетаганда его все равно сожрет, как ни старайся. Что в своих диких горах он был с цетами на равных и здесь вряд ли выучится на кроткого домашнего любимца, которого всякий задира готов пнуть. И даже что он - не безрукий ущербный идиот, и если вдруг получит вызов, то сумеет защитить свою честь сам... И прочие злые глупости, которые разражаются грозой в стремительно темнеющих серых глазах.