Победивший платит
Шрифт:
Иллуми встает со своего насеста-подлокотника, придвигает собственное кресло, садится напротив.
– Что неправильного в том, чтобы быть верным себе и своим желаниям?
– удивленно, но без раздражения спрашивает он.
– С другим приоритетом ценностей в войну не выжить, - пожимаю плечами и усмехаюсь. Усмешка предназначена скорее мне самому и той горячности, с которой я сейчас отстаиваю вещи, отныне для меня абстрактные.
– Считай это моим очередным пунктиком. Моим единственным способом прийти в себя после всего, что стряслось. Жить снова для кого-то, а не для себя самого.
–
– Что будет, если то, для чего ты живешь, исчезнет с горизонта?
Спасибо, не надо. Уже пробовал.
– Не знаю, - признаюсь.
– А куда это ты собрался исчезать, скажи на милость?
– Да не собираюсь я, - качает он головой и молчит какое-то время, рассеянно трогая пальцем динамическую скульптурку на столе. Два металлических шарика, вроде бы ничем не связанных и описывающих друг вокруг друга сложные траектории. Как мы с Иллуми.
– Это был риторический вопрос, призванный продемонстрировать шаткость твоей философии. Хотя моя ненамного устойчивей.
– Всем мы не идеальны, - развожу руками.
– Оправдаюсь только тем, что эта философия и не предполагает выживание отдельного человека. Зато здорово способствует выживанию нации. Теперь я сам по себе, но... этого из меня не вытравишь.
– Иногда ты кажешься таким уязвимым, - тихо признается Иллуми.
– Ладно, ты - это ты, и принципы у тебя куда лучше и достойней, чем, скажем, у того же Фирна. Ты же не виноват, что вас так воспитывают.
Не время сейчас спорить о вине и войне. Да, цеты принесли на нашу землю двадцать лет сражений, то затухающих, то вспыхивающих в полную кровавую силу... но до них у нас были баталии гражданские, война Дорки за объединение Барраяра, графские междоусобицы... Наша история никогда не была благостной и тихой, а форам всегда находилось место на самом острие войн.
– Жизнь у нас всегда была суровее вашей, - соглашаюсь. И неожиданно добавляю: - Черт. Смешно мне сейчас говорить "мы", не находишь? Привычка.
– Не худшая, - спокойно комментирует мой гем-лорд.
– Ты ведь по-прежнему принадлежишь Барраяру.
Если бы. Барраяру я больше не нужен, и отсеченная часть моего "я" болит, как несуществующая рука после ампутации, стоит о ней вспомнить.
– Тебе я принадлежу, - говорю я решительно.
– А эти две вещи мало сочетаются. Помнишь, с чего мы начали этот разговор? Что я перенес на тебя привычную верность. Терпи теперь.
– Оно, пожалуй, к лучшему, - Иллуми кивает и берет мои ладони в свои.
– Вдруг небеса взяли бы и исполнили твое былое и очень жгучее желание от меня избавиться? То, чего хочешь слишком сильно, обычно исполняется... так или иначе. Боюсь, в этом случае именно "иначе".
– А ну, хватит пророчествовать, - командую, грозно нахмурившись.
– Тебе не идет. И вообще, я тогда не знал...
– Действительно, как это ты не догадался, что предназначен мне судьбой?
– фыркает Иллуми. Лицо его сейчас близко-близко, и во взгляде горит веселье, смешанное с желанием как раз в той в дозе, которая валит наповал.
– Ну а раз предназначен, так и волноваться не стоит, - подытоживаю.
– Я уж тебя точно никуда не отпущу.
***
Насчет "никуда не отпущу" я явно погорячился. Количество обязанностей,
Без Иллуми дом делается пустыми и слегка враждебным. Я помню и о полицейском наряде в комнате при входе, и о бросающих в мою сторону косые взгляды слугах, и о неестественной тишине в том крыле дома, что обычно отведено под гостевые покои прочих Эйри. Ничего. Эти дни надо просто пережить, как лихорадку, и потом все войдет в свою колею.
Хватит попустительствовать лени и дурному настроению, а лучше всего они выгоняются физическими упражнениями. Спортзал в подвале, окон там нет, и вряд ли полиция может рассматривать визит туда как поиск способов для побега. Конечно, бдеть они не перестают, рожи у них деловитые, и допрос, почему я хожу по дому без конвоя моего Старшего, вполне придирчив - приходится объяснять, что Иллуми Эйри уехал, - а ворчливое "мы вечером сменяемся, не хотелось бы ловить тебя по округе, вместо того, чтобы ехать домой" несет намек на угрозу. Но все же, охлопав меня по бокам и не найдя под тонкой футболкой полного арсенала военного времени, меня пропускают в гимнастический зал.
Вымотавшись до приятной дрожи в мышцах и полного отсутствия мыслей в голове, я возвращаюсь в комнаты и заваливаюсь немного подремать. Поверхностная пленочка дремоты не переходит в настоящий сон, но и реальность отодвигается куда-то подальше. Поэтому резкий стук в дверь волею психики оказывается где-то на периферии сна; его можно было бы игнорировать, чем я и занимаюсь несколько секунд, прежде чем понимаю, что настойчивость слуги должна иметь свои причины.
– В чем дело?
– несколько раздраженно интересуюсь, приоткрыв дверь.
Полицейских возле моей двери втрое больше, чем обычно. И старший из новеньких нетерпеливо похлопывает себя по ладони закатанным в пластик листом.
– Форберг, какого черта не открываешь? Ознакомься. Ордер на временное задержание для допроса.
По пищеводу точно скатывается ледяная крошка. Но нет, высказывать какие-то эмоции в присутствии парней в мундирах - неудачная идея.
– Лорд Эйри внес за меня залог, - говорю спокойно и достаточно громко. Участившийся пульс, слава богу, никому не виден.
– Он утратил силу?
– А тебя и не арестовывают, - холодно информирует меня полицейский, - а всего лишь намерены снять показания, Будешь сопротивляться - запишем отказ от дачи показаний и изменим меру пресечения. Тебе это надо?
Что мне надо, так это сообщить эту радостную новость Иллуми, причем как можно скорей.
– Нет, не отказываюсь, - сообщаю холодно.
– Но вам придется подождать за дверью, прежде чем я приведу себя в порядок и буду готов с вами ехать.
– Пятнадцать минут, - конвойный смотрит на часы, - поторопись. И не вздумай брать с собою что-либо запрещенное. Все равно обыщем.