Победивший платит
Шрифт:
– Хватит и того, - ворчит он, - что я не только разрешаю своему любовнику писать письмо потенциальному сопернику, но и даю советы по художественному оформлению этого бесстыдства. Воистину новый опыт.
Ворчание это нарочито, и мы оба это понимаем. Такая показная ревность - скорее как фигура танца, исполняемая им из уважения к моим барраярским традициям. Куда менее искренняя, чем намерение присесть на ручку кресла и приобнять меня, заглядывая из-за плеча.
Пожевав в творческих муках кончик ручки, я, наконец, вывожу размашисто: "Иллуми свидетель - вы меня изрядно насмешили. Эрик Форберг".
– Пойдет, - пробежав глазами текст, одобряет он.
– Хорошо, что ты подписался. Не то с Рау сталось бы задуматься, от кого письмо.
– Неужто многоумный майор способен подумать, что это ты подбиваешь к нему клинья?
– фыркаю, воочию представив себе картину.
– Этот может все, что угодно. Представляю себе его ужас в таком случае, - саркастически комментирует Иллуми.
– Решил приударить за очаровательным Эриком, а получил мрачного старшего.
– Он тебя и так получил, - резонно возражаю.
– В комплекте. И пусть только посмеет выказать недовольство.
– Да, ровно вдвое больше, чем ему бы хотелось, - ехидствует Иллуми, но не слишком едко. Ага. Нас двое, этот факт уже ничем не изменить.
– Признаюсь, я испытываю некоторую неловкость, издеваясь над юнцом за влечение, в котором и сам грешен. Но он сам виноват. Теперь давай букет.
Обсуждение затягивается. Кактус был отвергнут еще вчера, репейник сегодня постигла та же участь - а жаль, по-моему. Перебрав половину ботанического атласа, Иллуми останавливается на камнеломке и хризантемах - "скромность и верность традициям", добавляет он, глядя на меня строгим взглядом Старшего, который учит достойному поведению юнца.
– И в букет нужно будет добавить намек на встречу. Сколько ты хочешь потратить на выдержку кавалера до нужной кондиции, дня два?
– Не более того, - соглашаюсь.
– Загадывать на неделю вперед у нас сейчас не получится.
– Единственный осторожный намек на истинное положение дел, который я согласен позволить себе этим смешливым утром.
– Послезавтра вечером подойдет?
Иллуми кивает.
– Значит, вложить лепесток темной розы и дважды обернуть букет серебряной нитью. Рау сразу поймет, что я, семейный тиран, разрешил тебе потратить вечер на собственного ухажера.
– Я уж допишу по-простому: "Заходите на чашку чая послезавтра и объясните, с чего это вас угораздило", - решаю.
– Ничего не имею против, - отзывается Иллуми.
– Можешь считать это официальным разрешением.
– На открытие сезона охоты, - подытоживаю.
– Бедняга Рау. Невинная жертва.
– Невинная?
– возмущенно всплескивает руками Иллуми.
– Хороша невинность, соблазнять тебя практически у меня под носом! Я жажду мести.
Я тоже не против проучить одного самоуверенного цета.
– Стоит показать местному обществу, что дикий барраярец - неудачная мишень для розыгрышей и вполне может пошутить в ответ. Чертовски забавно будет глянуть на лицо майора после финального громкого "нет".
– Только учти, - улыбается Иллуми, - отказ из моих уст он воспримет лишь как пряное дополнение к твоему возможному согласию. Рау высокого о себе мнения и не очень-то сообразителен. Я ведь тебе не рассказывал о том, как он подбирал
– Ой.
– Я представляю себе сумасшедшую раскрашенную зебру и невольно вздрагиваю.
– И что, подобрал?
– Его тетка вывела такого, специально для мальчика, - смеется.
– Вид был сногсшибательный, в прямом смысле слова. Боевые офицеры сглатывали от ужаса, пока до парня не дошло, что, наверное, что-то здесь не так.
Я начинаю малоприлично ржать, как тот жеребец. Отсмеявшись, комментирую: - Тем забавнее с ним таким будет пообщаться. Ты не против? Или предпочел бы отказать?
Иллуми мягко проводит ладонью по моему запястью и переплетает пальцы.
– Видишь ли... отказать или разрешить хоть сейчас - не проблема. И отказать вежливо, не сделав неудачливого воздыхателя недругом - несложно. Но... мне кажется, тебе интересно с ним общаться, нет? Не в любовном, упасите боги, но в обычном смысле?
– Ну... в общем, да, - признаюсь.
– Во-первых, он относится к Барраяру без обычного вашего высокомерия и любопытствует. А во-вторых, мне самому интересно и поучительно оценить собственную реакцию на человека, который воевал со мной по разные стороны фронта.
– Вот-вот, - наставительно подтверждает Иллуми.
– И поскольку он небезнадежен, то мне не хочется отказывать ему от дома. Он - один из немногих цетагандийцев, чье общество не заставляет тебя ни зевать, ни переходить в боевую позицию, так зачем лишать тебя этого удовольствия? Опасным он мне не кажется. То есть, - быстро добавляет он, - я не жду от него, например, попытки тебя похитить из романтических соображений, если он вообразит, что дело лишь в самодурстве Старшего, а предмет его увлечения намекает на согласие. Запреты - источник искушений, а запрет, данный Старшим семьи - еще и повод развязать маленький симпатичный передел власти и влияния. Хотя этот-то красавец вряд ли мыслит подобным образом.
Пожимаю плечами.
– Рау же воевал у нас и даже живой остался, значит, не совсем идиот. На черта ему заложник, который перережет похитителю горло, стоит его выпутать из ковра? Он должен понимать, что попытка оторвать меня от тебя силой - чревата фатальными последствиями, а добровольно я тебя ни на кого не променяю.
Объятия делаются крепче.
– Слушаю и сам не верю. Скажи на милость, что это ты так... привязался?
– Иллуми вздыхает тоскливо и сладко.
Можно отшутиться или ответить чем-то бессмысленным и ласковым, но мне вдруг кажется, что вопрос этот задан всерьез... или должен быть задан.
– Есть одна хитрая гипотеза, - осторожно пожимаю плечом.
– Ну-ка?
– заинтересованно переспрашивает Иллуми, отстраняясь на расстояние вытянутой руки и глядя мне в глаза.
– Просветишь?
– Конечно, - киваю.
– Мне нужно быть кому-нибудь по-настоящему верным, понимаешь? Я к этому привык, и... это в нашем характере.
– Делаю паузу, ища в лице моего любовника малейшие признаки неприятия, отрицания, злости. Продолжать?
– Странно для фора быть верным цетагандийцу, но еще более дико и неправильно - быть верным только самому себе и своим желаниям. Ради этого жить смысла нет. Понимаешь, о чем я?