Победивший платит
Шрифт:
– Вот ты где... родственничек, - цедит он сквозь зубы.
– Тебя отпустили погулять?
Очень крутой. Очень взрослый. Вдвое моложе меня.
– Здесь красивый дом, - отвечаю я как можно нейтральней
– О, да, - соглашается Лерой.
– Особенно всяческие укромные углы. Оставь моего отца в покое хотя бы здесь, из уважения к приличиям, если тебе известно, что это такое.
Что ответить? "Твой отец взрослый человек и способен сам решать, что ему делать"? Будто он сам не знает.
–
– Я повел себя опрометчиво.
Кротость производит эффект, противоположный ожидаемому.
– Что они только в тебе находят?
– шипит мальчишка, оглядывая меня с ног до головы самым презрительным взглядом урожденного расиста-гема.
– Ты и вправду проклятье, посланное за грехи нашего рода. Ты свел в могилу одного Эйри, лишил разума другого, но меня ты не проведешь.
– К смерти Хисоки Эйри я не имею никакого отношения, - объясняю терпеливо единственное, что вообще имеет смысл опровергнуть в этом потоке обвинений. Вообще-то я полжизни отдал бы за то, чтобы никогда не встречать твоего дядюшку, мальчик. И, ох, кажется, отдал бы вторую, чтобы не расставаться с твоим отцом. Но это ни я не объясню толком, ни ты не поймешь.
– Почему бы тебе просто не уехать?
– спрашивает Эйри-младший беспомощно и зло.
– Я дам тебе денег. Много, только уезжай отсюда.
– Прикусывает губу и добавляет тихо и торопливо: - Или сам не видишь, что усугубляешь его безумие до того, что это скоро станет заметно всем?
Я теряюсь настолько, что недоуменно переспрашиваю:
– Погоди, у вас же... приняты отношения между мужчинами, нет?
Только произнеся это, спохватываюсь. Не хватало еще говорить на подобные темы с разозленным подростком и в публичном месте.
– Если желаешь продолжить этот разговор, отложи его до дома, хорошо?
– Не ты будешь мне указывать, что и где говорить, - свистящим шепотом сообщает Лерой.
– Бесстыдное и неразумное животное, мнящее себя человеком - на тебя надели приличный костюм, и ты решил, что равен нам?
Драматическая пауза.
– Мой отец сошел с ума, - тяжело говорит, и в эту секунду то, что он - Эйри, написано на его лице.
– Помни об этом, когда тебя в очередной раз потянет в грязь: если с ним что-то случится по твоей вине, до отдаленных последствий своего промаха ты не доживешь. Моими стараниями, обещаю.
И оставив за собой последнее слово, уходит.
"Дурак. Мальчишка". Я повторяю это себе раз десять, пока, наконец, мне не удается разжать кулаки и справиться с желанием догнать и хорошенько врезать - не физически, так хоть словами. Не поймет. Бесполезно напоминать мальчику о почтительности, о том, что я как барраярец - офицер и дворянин, а как член семьи - его старший родственник.
Если так изъясняется родной сын Иллуми, любопытно, что же думают остальные?
Хотя
Отыскав ближайшего слугу, выясняю, что из подаваемых напитков сойдет за самый мягкий транквилизатор, и устраиваюсь с добычей в уголке, где точно не попадусь никому на глаза. Дрожь гнева постепенно уходит, и я мрачно размышляю, как бы мне умолчать об этом эпизоде.
Да, я цетагандийской семье не обязан ничем, кроме ненависти к покойнику Хисоке. Но Иллуми - другое дело. Отдарить его раздором в доме... смолчать о раздоре в доме, чтобы оно тлело себе подспудно... Лерой, мальчишка или нет, по крови Эйри. Черт! Сложно-то как.
Не знаю, как долго я переливаю эти мысли из пустого в порожнее, но не меньше получаса - это точно. Из задумчивости меня выводит лишь прорезавший музыку и разговоры отчаянный женский визг.
Неужели какая-то из здешних прелестниц увидела мышь? В любом случае, я не знаю, что здесь сойдет за нюхательную соль. Но все же выхожу из угла на свет, недоуменно оглядываясь. Рокот голосов растет волной и, накатывая, сбегается к стеклянным дверям в сад, где я недавно был. Ведомый им, как течением, наконец неохотно иду в сторону наибольшего шума - узнать, в чем дело.
Нарядная девчушка - то ли та, что я недавно видел под руку с Лероем, то ли одна из ее сверстниц, одетых и причесанных по той же моде, - встрепанная, дрожащая, захлебывается словами и слезами: "Там, там, в саду..." Сумятица. Топот ног. Далекая музыка только подчеркивает абсурдную драматичность происходящего. Я смотрю на эту картину с расстояния в добрых пару метров: в толпу вокруг рыдающей девушки я не лезу. К девушке спешит какой-то тип в светло-зеленом, застегнутом под самое горло кителе, с характерным чемоданчиком и медсканером на поясе. Нервные всхлипывания постепенно утихают. Ловлю обрывки отдельных слов: "... не бойтесь... он жив..." Кому-то, очевидно, стало плохо. И, похоже, при обстоятельствах, близких к трагическим, что и объясняет истерику юной красотки.
Пара широкоплечих слуг в лиловом с уже намозолившей мне глаза бирюзово-белой отделкой (и с шоковыми дубинками в арсенале, если я верно оцениваю те с виду декоративные резные жезлы, что привешены к поясу каждого) караулит у двери. Раздвинув толпу, через распахнутую дверь быстрым шагом, почти рысцой, проносятся в сад несколько человек в ливреях, за ними плывет на стропе небольшая гравиплатформа. Дела обстоят серьезно, и я мысленно выражаю благодарность несуществующим богам за то, что не замешан в происходящее.
Обратно в дверь протискиваются носилки уже с грузом, рядом суетится врач; лежащий на носилках явно без сознания, его тело накрыто тонкой тканью почти до шеи, сквозь белое проступают яркие красные пятна. Врач делает шаг в сторону, не заслоняя больше лица раненого, и до меня вдруг доходит, что пострадал не некий неизвестный мне цет, а Лерой Эйри.
Замерев, я немедля нажимаю кнопку комма.
– Иллуми? С Лероем несчастье.
Что могло случиться с мальчишкой? С таким вспыльчивым характером, да в таком возрасте - дуэль?