Победивший платит
Шрифт:
– Разумеется, - подтверждаю я.
– Впрочем, они практически не общались, даже обитая в одном доме. Не находили общих тем для разговора.
– В каких они отношениях?
– уточняет офицер, что-то помечая в своем органайзере.
– Между ними были какие-то конфликты, неприязнь или ссора?
Усмешка не отличается весельем, и я предпочел бы не отвечать на этот вопрос, но хуже, чем сообщить полиции ответ, может быть лишь позволить им узнать его не от меня.
– Лерой не одобрял его присутствия в доме, но сыновняя почтительность
– Благодарю вас, - захлопнув блокнот, говорит следователь, - на этом пока все. Желаю вашему сыну благополучного и скорейшего выздоровления, а вам - торжества справедливости, милорд.
– Офицер, на минутку?
– отводя следователя в сторонку от суетящихся неподалеку коллег, прошу я.
– По совокупности косвенных улик мой деверь заслуживает вашего пристального внимания, я полагаю?
– Если его вина будет доказана, то даже казни, - отвечает полицейский.
– Разумеется, я не в курсе относительно особенностей правосудия для особ вашего круга, милорд...
– Несколько рано говорить о казни, вам не кажется?
– оскаливаюсь я.
– Где он сейчас?
Мой комм звенит, я взглядом прошу полицейского подождать и выслушиваю новости. Операция завершилась, состояние Лероя тяжелое, но стабильное, немалая кровопотеря практически компенсирована переливанием. Мальчик пока без сознания... к своему счастью, не то доблестные стражи порядка вцепились бы и в него. Офицер топчется на месте, пока я выслушиваю медика, уточняя детали.
Переносная реанимационная капсула, в которой сыну предстоит провести как минимум неделю, уже готова и настроена, в настоящий момент Лери перемещают в нее из операционной, и берегут, как яйцо феникса.
При таком присмотре сына можно перевести в разряд проблем второстепенных, как бы цинично это ни звучало.
Мне требуются все силы, - вообще все, что есть, - и я не могу себе позволить отвлекаться.
– Он на допросе, - проконсультировавшись с коммом, отвечает офицер. Во мне словно лязгает затвор.
– На допросе, и я узнал об этом только что?
– не считая необходимым скрывать свой гнев, повторяю я.
– С каких пор моих родственников допрашивают, не поставив в известность меня самого? Я хотел избежать огласки, неприличной для почтенного рода, но теперь, боюсь, буду вынужден действовать иначе.
– Милорд, по совокупности косвенных улик...
– начинает офицер, автоматически делая шаг вслед за мной.
– Материалы следствия, разумеется, останутся закрытыми. Остальное не наше дело.
– До тех пор, пока я являюсь Старшим клана, и до момента изгнания недостойного из рода, если таковое случится, я обязан присутствовать при любом допросе и любой процедуре, связанной с официальным дознанием, - отчеканиваю я.
– И, насколько мне известно, я имею право взять любого из своих родичей на поруки. Эйри под арестом - да вы хоть представляете, что это такое? Газеты, реакция двора...
Пусть лучше я буду выглядеть помешанным на добром имени семьи кретином, что не так уж далеко
– Я понимаю ваши опасения, милорд, - несколько ошарашенно отвечает идущий следом за мной полицейский.
– И я готов не оформлять это задержание как арест подозреваемого: в бумагах будет написано, что следствию требуется его помощь как свидетеля до выяснения обстоятельств... пока мы не вытрясем из него признание. Разумеется, не проявляя ни малейшего неуважения к вашей фамилии, лорд Эйри. Вам самому нет необходимости вмешиваться в эту рутину. Я обещаю, мы сделаем все быстро, чисто и без какой-либо огласки. Барраярец поупрямится, но шансов у него нет.
Я останавливаюсь, как охлестнутый.
– Вытрясете?! Вина Форберга не доказана, - цежу я сквозь зубы и сквозь накатывающую злость.
– Я настаиваю на полноценном расследовании, а не этом... избиении младенцев. Его барраярское прошлое само по себе - не преступление и не улика.
– При чем тут его прошлое, - дергает щекой уже раздосадованный этим разговором следователь.
– Хватает и того, что он натворил в настоящем. У Форберга, похоже, в наличии мотив, возможность и способ убийства. И я намерен его возможности пресечь. Опасный чужеземец не должен оставаться на свободе.
– Пресекайте, - пожимаю я плечами.
– Домашнего ареста либо освобождения под залог окажется более чем достаточно. Или моего слова вам мало?
– Я не уверен в том, правомерен ли подобный выбор в данной ситуации, - сухо замечает полицейский.
– Я бы лично уволил того, кто позволил бы подозреваемому в попытке убийства и его жертве находиться в одном доме.
Очередной вызов мешает мне ответить. Офицер - я так и не знаю его имени - подносит комм к уху и мрачнеет.
– К вопросу об уликах, - говорит он, дослушав.
– На рукояти ножа остался органический след, и он соответствует кожной пробе вашего родича. Милорд, вы все еще настаиваете на том, что хотите взять его на поруки?
***
Когда я, наконец, добираюсь до Эрика, он выглядит на удивление хорошо для человека, пережившего допрос с пристрастием. Сказывается практический опыт, вероятно. Мысль меня злит, и подогревает без того бурлящую злость все то время, что я совершаю формальности, необходимые для того, чтобы как можно скорее получить возможность остаться с ним наедине и, наконец, поговорить без помех. Барраярец ошеломлен - а кто бы не был ошеломлен на его месте, - и тщательно держит лицо, за что я ему благодарен.
– Охрана?
– сухо переспрашиваю я, выслушав долгие излияния следователя относительно необходимости таковой.
– Вы полагаете мой дом недостаточно защищенным, или результат допроса требует взятия под стражу? Если так, я вызову адвоката и подам запрос на домашний арест.
Глаза полицейского расширяются; Эрик сказал бы - лезут на лоб.
– Вы желаете сейчас уехать домой, оставив вашего сына на попечение врачей, лорд Эйри? И увезти вашего родственника, чье упорство в показаниях, увы, невозможно подтвердить допросом под фаст-пентой?