Победивший платит
Шрифт:
Я расплываюсь в улыбке.
– Ну, наши-то вне конкуренции, согласись.
– Один самый очаровательный, а другой самый необычный?
– переспрашивает Кинти с усмешкой. Кажется, тревога ее отпустила.
– Несомненно.
– Мне полагается чувствовать некоторую тоску романтичного свойства, вспоминая свой первый выход, - отвечаю, откровенно любуясь женой, - но опыт этому не способствует. Могу только посочувствовать беднягам.
– Лучше позавидуй.
– Рука, соперничающая белизной с фарфором, подносит чашку к губам.
– То, что для тебя скучная рутина на весь
– Мальчик нервничает, как я погляжу, - констатирую я, поднимая соскользнувшую с колен леди ткань.
– Лишь бы не извелся ожиданием, перебирая в памяти правила этикета. Я его навещу.
– Надеюсь, ты не станешь его по-отцовски ободрять или делать тому подобную неразумную вещь?
– строго переспрашивает Кинти. Глаза ее почти серьезны, лишь в углах губ таится улыбка.
– Юноша должен проявлять самостоятельность в заранее обозначенных пределах, - серьезно заявляю я.
– Так пусть проявляет. Кстати, о пределах. Я еще не знаю, накидка какого оттенка подойдет к цветам в твоих волосах. Просветишь меня относительно этой и остальных немаловажных вещей?
– Кобальтово-синий, - отвечает она.
– Я знаю, что ты не любишь яркости, но на этот раз уступишь? А немного официоза не пойдет тебе во вред, раз уж с тобой буду не я одна.
Этот намек весьма прозрачен.
– Ты предчувствуешь настолько глобальные проблемы, что ни в чем, кроме официоза, спасенья не найти?
– подсмеиваюсь я.
– Пусть будет кобальт. Эрик будет выделяться, но он будет выделяться в любом случае, ничего не поделаешь.
– Цвета, которые любит он, невозможно надеть не только на празднество, но даже на ночную прогулку по лесу, - неодобрительно отзывается Кинти.
– Попробуй его уговорить одеться хоть немного наряднее, не то он будет привлекать к себе внимание сильнее твоего Фирна. И подбери ему хоть какие-то украшения, а то как бы гости не приняли его за телохранителя.
– Прости, дорогая, но что ты ему предлагаешь украшать?
– хмыкаю я.
– Перстни он не наденет под угрозой расстрела, прическа вообще не предполагает подобных излишеств...
Кинти слегка морщится.
– Браслеты?
– предлагает.
– Декоративные пряжки на эту его странную обувь или на ремень? А то, что ты называешь его прической, меня просто пугает, - договаривает она жалобно.
– Это просто короткая стрижка, - пожав плечами, отвечаю я.
– Практично.
И приятно на ощупь. Эрик уже дважды требовал себе парикмахера, к ужасу слуги заставляя стричь себя едва ли не под корень.
– Я равно не желаю двух вещей: чтобы он выглядел чужаком, пыжащимся быть своим, и чтобы выглядел чужаком, безразличным к местным нравам, - объясняю я.
– А я не хочу, чтобы о нас подумали, будто мы обращаемся с новым родственником, как со слугой, - твердо произносит Кинти.
– Сделай, что сочтешь нужным, Иллуми, но не дай ему выглядеть низшим, который принес записку кому-то из гостей, а теперь слоняется без дела.
Я, разумеется, обещаю приложить все усилия.
Вот она, особенность первых выходов: напряженное ожидание чужого пристального внимания изводит новичков, доводя
Лерой увлечен делом вдвойне полезным: заняв руки мелкими тщательными движениями, успокаивается и готовится к предстоящему вечеру, каллиграфически выписывая стихотворение на свиток шелковой бумаги. Это требует сосредоточенности и глубины погружения, потому я тихо жду, пока сын закончит строку и заметит мое присутствие.
– Отец?
– удивляется он, подняв глаза от бумаги.
– Я полагал, что ты сейчас слишком занят.
В мягком баритоне отчетливо звучит едва заметная колкость, не переступающая, впрочем, границ вежливости.
– Перед твоим первым выходом в свет?
– чуть насмешливо парирую я.
– Разве я мог так тебя обидеть? Позволишь полюбопытствовать?
– Конечно, - Лери поворачивает рамку ко мне и добавляет: - Ты это уже видел раньше, недописанным.
Подсыхающая тушь блестит, а сын тщательно вытирает кисть, убирает ее в специальный пенал и садится, готовый к серьезному разговору.
У мальчика слишком зажатый стиль, но четкий и продуманный, сочетающийся с выражением лица. Тема предстоящего разговора явно обдумана и неслучайна.
– Скажи, а если бы это был не первый выход, я бы не увидел тебя еще три месяца?
– шутит сын, придвигает кресло немного ближе. Значит, разговор меня и вправду ждет серьезный - читай, доверительный. Интересно, я в его возрасте был столь же прозрачен?
– Прикажи приготовить чай, - улыбаюсь в ответ. Чаепитие занимает полчаса-час, и прерывать его невежливо. Хороший показатель длительности визита.
Довольный моей понятливостью сын кивает и отдает распоряжения принести все необходимое. Хотя и жаровенка стоит тут же в углу, но не по чину наследному сыну гем-лорда готовить чай самому.
– Я должен выразить восхищение тобой, отец, - начинает Лерой издалека.
– Ты не пожалел времени и сил, чтобы новый член семьи выглядел как подобает, и тебе это удалось.
– Благодарю за комплимент, - искренне забавляясь, отвечаю. Боги, какой он еще ребенок, неужели я тоже был таким? А ведь еще глупее был, помнится.
– Нового члена семьи зовут Эриком - не думаю, чтобы ты об этом забыл.
– Разумеется, помню, - Лерой недоуменно пожимает плечами, - но я сейчас не об этом. Мне рассказали, каким твой Эрик был, когда только появился в доме, и какой он сейчас - небо и земля. Но вряд ли ты можешь рассчитывать на большее: он все-таки барраярец...
– По сравнению с некоторыми представителями нашего общества он действительно небо и земля, - усмехаясь, сообщаю.
– Надеюсь, он адаптируется окончательно, и вся эта ситуация утрясется, наконец.
– Ты сделал все, что мог и даже больше, - решительно заключает Лерой.
– Дальше пусть он старается сам, если ты считаешь, что у него есть перспективы. Верно?
– Почему же сам, - возражаю я, отпивая чай.
– Он член семьи, и имеет право пользоваться преимуществами, предоставляемыми его статусом.