Победные трубы Майванда. Историческое повествование

Халфин Нафтула Аронович

Правителя и окружавшую его группу приближенных широким кольцом охватывал отряд телохранителей. Несколько сзади в сопровождении казаков и афганских всадников ехало русское посольство. За ним двигался обоз, также охраняемый конницей. Замыкали шествие пехотинцы. Впрочем, батальонные и эскадронные значки мало соответствовали наличному составу войск. И батальоны и эскадроны не были укомплектованы полностью: Шер Али-хан надеялся, что Кабул удастся отстоять, и оставил для его защиты дополнительные силы, сократив свою лейб-гвардию.

Понятие о достоинстве эмира и правила восточного этикета предписывали не проявлять излишней поспешности при передвижении.

В первый день было пройдено около пяти миль. Для стоянки избрали пустынное урочище около селения Гульджатай. Здесь эмира настиг посланец из столицы. Якуб-хан сообщал, что инглизи, заняв Джелалабад, не продвигаются дальше, но на юге приблизились к Кандагару и город вот-вот падет.

«Инглизи обратились ко мне как к наибу Кабула, приглашая прибыть в Джелалабад для мирных переговоров, — писал далее Якуб-хан. — Однако, поскольку вы, опора Аллаха на земле, не поручали своему сыну и покорному слуге вести переговоры с врагами отечества, им был послан меч отказа и кольцо надежды — в виде совета обратиться с этим к вашей милости и мудрости…»

Подтверждая сказанное, Якуб-хан прислал копию своего ответа англичанам, завершавшегося словами: «А так как наш отец, мудрый глава народов Афганистана, поставил ныне ногу в стремя поездки в Петербург, то и вам следует обратиться туда со своими предложениями».

Шер Али-хан не без внутреннего волнения ожидал, когда вскроют зловещие послания из столицы, скрепленные миндалевидной печаткой сына. Известия и вправду оказались неприятны, но не настолько, как этого можно было ожидать. Инглизи, видимо, опасаются забираться зимой в глубь страны. А Якуб-хан, несмотря на свои старые грехи, не поддается их нажиму и посулам… Это уже хорошо. Но с приближением тепла враги возобновят наступление — он знал упрямую настойчивость инглизи в достижении своих целей. А в том, что они стремятся захватить Афганистан и превратить его правителя в бессловесную куклу, наподобие какого-нибудь низама или махараджи, эмир не сомневался.

Сомневался он, к великому своему прискорбию, в другом — в твердости Якуб-хана. Надолго ли хватит у него решимости отвергать льстивые заигрывания хитрых и наглых соседей, войска которых уже топчут афганские земли. «Наиб Кабула»… А как он себя поведет, когда к нему обратятся иначе, скажем, «эмир Афганистана»?! Достанет ли ума разобраться в том, что кроется за сладкими речами и золотом инглизи?.. Нет, нельзя допускать и мысли о недомогании, надо вернуть былую энергию и торопиться, торопиться!

15 января, после остановки в Наибабаде, кортеж прибыл в Гуримар. Погода резко ухудшилась. Ночью лил сильный дождь. К утру очень похолодало. Тяжелые свинцовые облака неудержимо мчались с запада на восток, закрыв непроницаемым покровом северные отроги Гиндукуша. Стремительный ветер нес тучи рыхлого снега, слепившего глаза путникам.

Быть может, из-за похолодания у Шер Али-хана не на шутку разболелась левая нога. О езде верхом не стоило и помышлять. Эмир пересел в крытые носилки. То была целая беседка, пестро раскрашенная, высотой около шести футов, с двумя дверцами по бокам, с занавешенными стеклянными оконцами и суживающейся кверху крышей, увенчанной позолоченным шаром. Внутри этого паланкина, отделанного атласом, можно было лежать. За прикрепленные к нему длинные брусья одновременно брались до сорока носильщиков из особой дружины скороходов. Менялись они каждые четверть часа.

Отдохнув в паланкине, правитель перебрался на слона, высланного для него губернатором провинции Чар-Вилоят Хош Диль-ханом, и 17 января

въехал в Мазари-Шариф. Встреча была торжественной. Во многих местах возвышались праздничные арки: верхушки шестов, установленных по обе стороны дороги, соединялись длинными широкими зелеными чалмами с прикрепленным к ним посредине Кораном. У таких ворот сидели муллы или дервиши, читавшие нараспев суры из священной книги.

Гремели пушечные залпы. Густой дым от выстрелов затянул всю дорогу, и из фантастического марева выплывали то слон с восседавшим на нем в плетеной корзине-хавдадже правителем, то свита, то войска. На одной из площадей у костра, желтоватое пламя которого трепетало над белой скатертью недавно выпавшего снега, два афганца с обнаженными саблями в руках плясали военный танец под музыку оркестра из бубна, двух флейт и гыжака, своеобразной скрипки.

Русской миссии был отведен дом, который она занимала на пути в Кабул. В Мазари-Шарифе ее ждал сюрприз: прибывший с письмом к Шер Али-хану есаул Булацель, адъютант генерала Кауфмана, передал членам посольства распоряжение вернуться на родину. Всем, кроме доктора Яворского, если афганский правитель будет нуждаться в его услугах.

Не успели Разгонов и его спутники прийти в себя с дороги, как их пригласили к эмиру. Он разместился во внутренних комнатах губернаторского дворца. Пройдя множество коридоров и двориков, где находилась охрана, приглашенные вошли в зал. Его обращенные на юг окна закрывались деревянными решетчатыми ставнями; в небольшие решетки-проемы были врезаны стеклянные квадраты. Снегопад сменился ясной погодой, и помещение заливали потоки солнечного света. На камине стояли бронзовые часы со светящимся циферблатом — подарок туркестанского генерал-губернатора. Камин не топился, и зал обогревался мангалом — жаровней с горячими углями.

Шер Али-хан, накинув на плечи шубу, сидел в кресле. Стулья для членов миссии стояли вдоль стен. Но выражению лица эмира можно было заключить, что он в хорошем настроении.

— Как себя чувствуют дорогие гости после нелегкого переезда? — спросил Шер Али-хан.

— Мы — люди привычные, — улыбнулся Разгонов. — К тому же нам скоро предстоит более далекое путешествие.

— Нам это известно, — сказал правитель и дал знак мирзе, который тут же удалился в соседнюю комнату. — Ярым-подшо сообщает об этом.

Члены посольства переглянулись: эмиру известно прозвище, данное Кауфману в Туркестане… Между тем горбоносый мирза с лукавыми, живыми глазами, сверкавшими из-под огромной чалмы, неслышно ступая необутыми, в одних чулках ногами, принес инкрустированную шкатулку. Затем он извлек из нее и прочел вслух послание туркестанского генерал-губернатора, написанное по-персидски: «Великий хазрет, государь император, желая помочь вашему высокостепенству в трудных обстоятельствах ваших, путем переговоров добился положительных заверений английских министров нашему послу в Лондоне о сохранении независимости Афганистана…»

Назиров перевел текст на русский язык.

«Что касается генерала Разгонова и лиц, при нем находящихся, то их необходимо теперь же отпустить. Если же ваше высокостепенство желаете иметь при себе нашего доктора Яворского, то я ничего не имею против этого; он будет полезен вам и всем вашим…»

— А вот самая последняя весть от джарнейля Кауфмана, — добавил эмир, и мирза прочел: «Министр иностранных дел князь Горчаков сообщил мне по телеграфу, что великому хазрету, государю императору, угодно было повелеть мне пригласить ваше высокостепенство в Ташкент…»