Побег из волчьей пасти
Шрифт:
Я перевел. Фраза Эдмонда развеселила Никола. Он громко засмеялся. Кинша улыбнулась, опустив глаза.
— Нет. Это касается не меня. Одна из моих девушек заболела. Давно. Мы уже прямо не знаем, как ей помочь.
Я переводил, еще больше восхищаясь черкешенкой, которая не позволила себе назвать девушку рабыней.
Эдмонд выслушал.
— Как только мы закончим обед, я сразу же её осмотрю! — заявил он твердо.
Кинша попыталась возразить, упирая на то, что прежде нам было бы неплохо поспать. Но Эдмонд был непреклонен.
— Благодарю! —
Мы все встали, провожая хозяйку. Когда она вышла, сели обратно.
— Уважаемый Никол! — я не удержался. — Простите мою дерзость, но я должен сказать, что у вас — выдающаяся жена! Думаю, любой мужчина на свете мечтает о такой женщине рядом с собой.
— Какая же это дерзость, Коста?! — Никол обрадовался, как ребёнок. — Мне приятно слышать эти слова. И они справедливы. Кинша — удивительная женщина. Моё самое большое счастье.
«И единственная твоя слабость!» — закончил я мысленно за него.
Нам принесли кофе. Тут наблюдалась еще большая пышность. Кофе разливали в тончайшие фарфоровые чашки на золотых филигранных подставках, а затем ставили на массивный поднос, богато украшенный позолотой. Меня это не удивило. Страсть армян к кофе и к золоту — общеизвестна. Как и ожидалось, кофе был великолепен.
Не могу сказать, что был в таком же восторге как от поданного нам обеда, так и от армянской кухни, в целом. За полтора столетия несильно изменилась. Не было в ней той тонкой элегантности, что присуща азербайджанской. Несмотря на мои греческие и грузинские корни, мое гастрономическое сердце осталось в Гяндже. Именно там, а не в Баку, в конце XX века я вкусил самые потрясающие яства, приготовленные руками простых бабушек.
— Все-таки, уважаемый Никол, я хотел бы чуть больше услышать про русских здесь. Про их равнодушие, вызывающее удивление.
— А чему удивляться? Им важно, чтобы здесь все было тихо и спокойно. Не как там, — Никол указал в сторону гор. — Вот, если какой заговор против власти, тогда да! Тогда они быстро действуют. Все стараются пресечь на корню. А грузинских дворян, зачинщиков и участников, тут же лишают имений. Некоторых ссылают.
— Казнят?
— Зачем? Так… Дадут по шапке, они и успокаиваются, — тут он рассмеялся. — А потом пытаются все вернуть. Знал бы ты, Коста, как канцелярия по гражданским делам местного губернатора завалена прошениями о возвращении имений!
Далее Никола не пришлось уговаривать. Он завелся. Опять приняв напыщенный вид, начал рассказывать, бахвалиться. Судя по всему, Николу явно веселили несчастья кутаисской знати, к которой он испытывал только презрение. Он считал ее никчемной, праздной и лишенной предпринимательской жилки.
— Вся торговля и ремесленное производство в наших руках! — тут он вошел в раж. — Что скажешь?
Мне совсем не светило сейчас вступать в длинные споры. Я только пожал плечами.
— А что тут можно сказать?! Молодцы!
— Конечно, молодцы! — Никол достиг апогея. — Пока грузины покуривают на верандах свои чубуки
Он с чувством выполненного долга, откинулся на подушки с победоносной улыбкой. Я промолчал опять. Хотя, если честно, чувствовал себя не в своей тарелке. Почти предателем. За то, что не возражаю, пытаясь хоть как-то защитить своих соотечественников. Все-таки, родился и вырос здесь. Воспитался. С другой стороны, Никол, конечно, палку перегнул. Но, в общем и целом, был прав. Лень грузин также общеизвестна, как и армянская хватка.
Выручил Спенсер, неожиданно подключившись к беседе.
— Я думаю, что армяне в Азии, как евреи — в Европе. Занимаются исключительно такой торговлей, где не требуется прикладывать физических усилий[1].
Никол выслушав перевод, важно кивнул головой. Вдруг глаза его загорелись.
— Ты знаешь турецкую пословицу про нас? — спросил меня.
—?
— Турецкая! — Никол поднял вверх указательный палец, намекая на то, что придумали не армяне, а именно, что турки, которые, скорее, удавятся, чем признают армянское превосходство. — А звучит она так, ты уж прости, Коста…
Я опять кивнул, указывая, что готов выслушать и принять все, как есть. Никол даже откашлялся прежде, чем выложил нам эту пословицу:
— Грек может обжулить турка, еврей — надуть грека, но армянин обманет не только еврея, но самого шайтана. Там, где армянин, еврей будет голодать!
После этого Никол захохотал.
«Вот те на! — я был обескуражен. — Никол выдал нам версию поговорки, которую я вспомнил, когда торговался с ювелиром в Чуфут-кале. Сказал, что турецкая. Я, в свою очередь, знал про русскую, в которой самыми лихими оказывались греки. Более того, в этой же версии я как-то вычитал её у Лескова. И кто прав? Может, действительно, она турецкая. И турки так высказались про армян. А русские переиначили, следуя из своих реалий, в которых греки для них были хитрее всех».
А потом мне вдруг стало все равно, кто из нас прав. В голову пришла другая мысль, заставившая горько усмехнуться.
«Армяне. Греки. Что же мы за люди такие, что так кичимся тем, что всех надуваем? Тоже мне — доблесть! Вон, как Никол хохочет! Да, что он? Я сам разве не испытывал прилив гордости за соплеменников, когда налево и направо рассказывал эту пословицу многим и многим?! А разве этим нужно гордиться? Ха! Рассуждаю, как черкес! Как Зелим-бей, а не Коста!»
Вспомнил мудрого Тиграна.
«Лавочник же… Как был добр ко мне. Предан. Как помогал. Надул на две монеты? Так это был уговор и игра. Был бы такой же, как Никол, схапал бы мои две монеты и не предупредил, что уже их взял. Что тут скажешь: нет кичливых, завистливых или трусливых народов. Есть хвастуны, гордецы и трусы. У каждого народа такие есть!»
— Коста, Коста! — Спенсер растолкал меня.
— Да! Извините! — я улыбнулся. — Задумался.
— Нам пора выполнить наше обещание хозяйке.
Я перевел.
— Да, да! — имя супруги действовало на Никола безотказно.