Побег из волчьей пасти

Greko

Поднявшись до середины этой «дороги» и попав на одну из таких площадок, мы оба, не сговариваясь, вскрикнули. Из леса, в том месте, заканчивался пробитый нами проход через горную чащобу, выехали четыре всадника. Сомнений не было. Это были тушины! Они догнали нас, воспользовавшись нашей тропой, на которой мы потеряли столько времени.

Охотники направились к развалившимся на траве и не подозревавшим об опасности проводникам. Лишь в последнюю минуту гурийцы услыхали стук копыт, вскочили, попытались убежать. Раздался выстрел.

Один из проводников повалился вниз лицом. Второй развернулся и метнул свой топорик в нападавших. Тушин ловко перехватил его на лету и метнул обратно. Попал проводнику в грудь. Гуриец тяжело опустился на траву.

Мы стояли словно на театральной галерее, наблюдая кровавое действие на природной сцене. Нас заметили. Один из тушинцев спешился. Подошел к убитому первым проводнику. Выхватил кривую турецкую саблю из ножен, склонился над телом. В ту же минуту он выпрямился и потряс в воздухе отрубленной рукой. Бесплатное представление, специально устроенное для нас!

Меня чуть не вырвало. Я крепко сжал зубы. Отошел к своему коню, вынул из седельных кобур прикрытые кожей револьверы.

— Что ты намерен делать? — с тревогой спросил Эдмонд, игнорируя мой решительный вид и оружие в руках.

— Я приму бой!

— Думаешь, не оторвемся?

— Не хочу чувствовать мишень на спине! Сам говорил: кто сверху, у того преимущество.

— Тут ты прав. Если прихватят нас на той стороне горы, на спуске, будем уязвимы, — согласился англичанин, задумчиво перебирая лядунку с патронами. Вздохнул. — Маловато капсюлей.

— Я тебя не призываю биться вместе со мной!

— Кунак! — давненько Эдмонд так ко мне обращался. — Ты в своем уме? Чтоб я да пропустил такое приключение?! А если без шуток… Ниточка с иголочкой! Твой девиз! Не отпущу же я тебя одного против четверых!

— Эдмонд! Мистер Спенсер! — он удивленно вскинул брови от такой «официальщины». — В твоей голове, в твоем саквояже — бесценные знания! Нельзя допустить, чтобы они пропали в шаге от спасения! Хотя бы пообещай мне, что в случае смертельной опасности не кинешься безоглядно меня спасать, а развернешься и попытаешься уйти! Иначе — зачем всё?! Зачем наши страдания и все испытания, что мы вынесли?!

Англичанин задумчиво на меня смотрел, словно принимал трудное решение.

— Обещаю! — наконец-то, ответил.

… Я стоял в узком проходе в двадцати метрах от крутой петли, который делала «тропа». Выбрал это расстояние, памятуя о словах Спенсера о предельной дальности стрельбы на поражение из револьвера Коллиера. Как только тушины появятся из-за поворота, открою огонь на поражение. Больше никаких соплей насчет «не убий»! Я — Зелим-бей!

Конечно, было бы эффектнее нацелить оба револьвера и устроить стрельбу «по-македонски». Ан нет: барабан нужно крутить вручную. Ничего! Второй револьвер — прямо передо мной, на камне. Ждет своего часа! Десяти моих выстрелов охотникам за руками хватит за глаза. Хотя

не факт, что будет десять. Спенсер предупредил, что в такую сырость возможны осечки. На этот случай был предусмотрен план отступления.

А ведь сегодня — 25-е октября! День, который знала вся преданная и исчезнувшая советская Империя! Красный день календаря с парадом на Красной площади! День штурма Зимнего Дворца! Вот только я не нападающий, а защитник. Как белый офицер, стоял в проходе с револьвером в руке, поджидая «красногвардейцев» без красных бантов, но в овчинных шкурах и с саблями, которыми рубят руки павшим врагам.

Из-за поворота высунулась лошадиная голова. Потом появился тушин. Увидел меня. Собрался закричать. Не успел.

Бах! Бах! Бах!

Три выстрела — три попадания. Нелепо взмахнув руками, роняя на тропу расчехленное ружье, охотник мешком свалился под копыта своей лошади.

Кобыла не встала на месте, продолжила движение. Ее подталкивал сзади другой конь. Его всадник выглянул из-за камня и быстро выстрелил в мою сторону.

Наивный! Я вам не спартанец в Фермопилах, чтобы стоять поперек ущелья. Я спрятался за удобными для защиты камнями. И пуля из тушинского ружья безвредно ударилась в скалу, лишь осыпав меня мелкими осколками.

Бах! Осечка!

Первый выстрел — промах. Металлический шарик ударил в седло, не причинив всаднику вреда. А второго выстрела не вышло. Неприятно, но ожидаемо.

Пока я менял револьверы, охотник соскочил с коня и спрятался за его крупом. Лошадь продолжила движение. Показалась голова коня третьего нападавшего.

Бах! Осечка! Что за черт?! Сколько можно?!

Своим единственным выстрелом из второго револьвера я ничего не добился. Лишь пуганул третьего всадника, вынудив его спешиться. Пришла пора плану «Б»!

Эх, не правы вы были, поручик Лермонтов, когда написали свое бессмертное: «бежали робкие грузины»![1] Сейчас бежал грек, притворявшийся черкесом. Бежал так, что пятки сверкали. И в спину ему неслись проклятия охотников, оскорбленных в лучших чувствах.

Ругайтесь! Ругайтесь! Ничего вы не понимаете в тактических отступлениях!

За спиной раздался цокот копыт. Наверное, последний неспешившийся всадник протолкался через затор из лошадей и теперь меня догонял. Инстинкт охотника! Видишь спину врага, гони во весь опор. Уверен, что сабля уже выдернута из ножен.

Я резко развернулся на бегу. Вздернул револьвер.

Бах! Бах! Бах!

Готов! Уноси готовенького! Кто на новенького?

На новеньких остались парочка пуганных, уже поспешавших за мной на своих двоих во всю прыть. А я безоружен! Патроны кончились! Ничего страшного. Я не гордый. Побегаем!

Развернулся и помчался снова вверх по тропе.

Тушины, тяжело пыхтя, побежали вслед за мной. Им, увешанным оружием, приходилось нелегко. И стрелять из тяжелых пистолетов на бегу — не айс!