Побежденный. Барселона, 1714
Шрифт:
Возможно, тут произошло чудо, но кто-то вдруг закричал:
– Генерал, генерал! Смотрите! Туда, наверх!
И действительно, прямо над крепостными стенами мы заметили нечто неожиданное: заглушая звуки привычной перестрелки, высоко в небе разорвались сигнальные ракеты, рассыпав над нашими головами яркие огни фейерверка. Это зрелище не имело ничего общего с обычными ружейными выстрелами или с картечью. В голубом летнем небе с треском возникали маленькие желтые и алые звездочки и рассыпались на фоне белоснежных облаков, создавая мимолетную дивную картину, написанную четырьмя красками. К сожалению, мне было в тот момент не до созерцания этой красоты.
–
– Скорее, скорее! – приказал генерал. – Следуйте за мной!
И он сам возглавил группу, которая побежала в штаб. Он обладал голосом, будто созданным для командования: в Кастилии такие встречаются – в них столько энергии, что они не допускают полутонов. Когда кто-нибудь говорит таким тоном: «Следуйте за мной», как этот генерал, надо просто «следовать за ним», а все остальное теряет смысл. Конвоиры тут же обо мне забыли, ни минуты не поколебавшись. Они разжали руки и потрусили вслед за своим командиром.
Согласно сигнальному коду Альянса, желтые и красные ракеты осажденных означали просьбу о срочной помощи, направленную войскам, которые находились снаружи крепости. Вот так задача для герцога Орлеанского! С одной стороны, этот сигнал неоспоримо доказывал, что силы осажденного гарнизона Тортосы на исходе. С другой стороны, стало ясно: подкрепление проавстрийских войск находится достаточно близко, раз они могут прочитать сообщение на небосводе. Одно из двух: герцогу следует или снять осаду и отправиться навстречу внешнему врагу, или начать отчаянную атаку (по теории Кегорна), не ожидая даже конца подготовки траншеи. В обоих случаях горы земли, которые к этому моменту уже успели перелопатить солдаты, никакой пользы принести не могли.
Однако эти рассуждения относятся исключительно к высоким материям военной стратегии. Что же до моего шкурного интереса, то я благословил эти алые и желтые огоньки, сделав такой глубокий и шумный вздох, какой не снился и дикому быку. Мои длинные ноги подогнулись от пережитого страха, я упал на колени и увидел перед собой Анфана. Мы снова оказались одни в окопе. Я зарычал на него:
– Я тебе все кости переломаю!
Как думаешь, удалось мне его поймать, моя любимая и ужасная Вальтрауд? Да или нет?
Конечно же нет. Легче было бы изловить мышонка, который прячется по щелям кафедрального собора.
13
Штурм крепости был делом пехоты, а не бригады инженеров. Мы покинули окопы, когда тысячи солдат бурбонской армии начали занимать позиции для атаки.
Самого штурма я не видел, а только слышал его, потому что устроился в одном из отсеков первой параллели, в тылу. Все началось в сумерках с артиллерийского огня, потому что операцию начали в то же самое время, в которое в первые дни осады мы начали копать траншею, – в восемь часов вечера. До нас доносились хлопки ружейных выстрелов и крики атакующих, которым приходилось подниматься по стенам, построенным под углом в сорок пять градусов. Жители осажденного города оказывали такое отчаянное сопротивление, что даже сбрасывали на головы захватчиков статуи святых. Испанцам понадобилось четыре часа, чтобы захватить один бастион. До двух часов ночи не было заключено соглашение о прекращении огня.
Как и следовало ожидать,
По просьбе Альянса стороны заключили перемирие. Герцог Орлеанский подозревал, что это было уловкой, чтобы выиграть время, но он уже предвкушал взятие Тортосы и согласился немного подождать. Терять ему было нечего. Войска Альянса находились пока достаточно далеко, а ему уже удалось захватить один бастион. Так вот, во время этого перемирия произошло событие, от которого у меня по коже побежали мурашки.
Мы вдруг услышали крики и женский вой. Была еще глубокая ночь, когда из-за стен раздался плач сотен голосов, и вопль, наводивший на мысли о сценах из Ветхого Завета, поднялся к небесам. Позже мы узнали, что обитателей Тортосы охватило отчаяние, когда они узнали, что иностранные офицеры решили капитулировать.
Такое поведение людей меня озадачило. Обычно во время династических войн мирные жители прятались и не рисковали собой на поле битвы. Помню, что в тот миг я впервые сказал себе вслух: «Суви, ты слишком давно не был дома. Что здесь такое творится, черт побери?»
К счастью, у меня оказалось мало времени на размышления. Ко мне подошел французский офицер, который обеспечивал связь с испанским командованием. Он поручил мне отправиться на завоеванный бастион и сообщить солдатам авангарда, что их сейчас сменят. Мне показалось, что эта новость их порадует: они могли уйти с такой опасной позиции. Меня удивило только то, что мне, в ту пору мальчишке, поручают переговоры с самим генералом.
Офицер обратил внимание на мой ужасный вид и сказал:
– Умойтесь и наденьте поверх своей одежды какой-нибудь приличный камзол. И сапоги почистите.
– Но, полковник, – спросил я наивно, – не лучше ли поручить эту почетную миссию кому-нибудь из старших офицеров?
– О нет! Сочтите это за честь, юноша, – ответил он и похлопал меня по плечу.
Честь! Сейчас я вам расскажу, в чем заключалась эта великая честь.
Меня отправили на завоеванный бастион только утром, когда солнце уже начало обогревать живых и разлагать трупы. Весь склон перед бастионом был усеян растерзанными телами, и, когда я поднимался по развалинам, из-под моих сапог взлетали тучи мух, секунду назад покрывавших трупы. Мухи были такими толстыми, что походили на каштаны с крылышками.
Оказавшись на вершине бастиона, я увидел сотни солдат с ружьями наперевес и штыками наготове. Они скрывались за камнями и целились в сторону города, который замер в гробовом молчании. Генерал, для которого предназначалось мое сообщение, наравне с солдатами прятался за развалинами. И это был тот же самый человек, который недавно приказал меня повесить! Слава богу, он меня не узнал.
– Mon general! – обратился я к нему по-французски. – Наконец-то я вас нашел.
Я передал ему распоряжение оставить позицию, но он не понял ни одного слова из моей французской речи и, обращаясь к кому-то из своих бойцов, произнес на своем чеканном кастильском наречии: