Побежденный
Шрифт:
Слово «qui» развеселило солдат, они восторженно расхохотались и положили его на джазовую музыку. Шерф с готовностью присоединился к их смеху и вылез из машины, волоча за собой Ганса. Солдаты просили Шерфа не обращаться с ним слишком сурово.
— Черт возьми, — заорал сержант, — живешь только раз, вот что я скажу, и поскольку эта жизнь сущий ад, можно и забыть о случившейся истории.
— Да и что он такого сделал? — выкрикнул один из солдат. — Сверхурочно остался дома с девкой?
Все вновь покатились со смеху, но, завидя вдали
— Приятель, нам надо давать деру, — сказал сержант. Развернул джип так, чтобы привлечь как можно больше внимания, заехал на тротуар, свалив мусорную урну, отъехал задом, скрипя рессорами, на проезжую часть, и помчался прочь под симфонию свистков заподозривших неладное военных полицейских.
— Быстрее, — сказал Шерф, и двое примкнутых друг к другу наручниками людей побежали в боковую улочку. Военные полицейские пустились за ними. Немцы свернули налево, потом направо. Шерф уже жалел, что пустился на хитрость с наручниками, они мешали бежать, не принесли никакой пользы, вызвали шумное сочувствие солдат и вынудили задержаться до появления военной полиции.
Это бегство сломя голову в определенной степени было опасным. Ни один прохожий не счел бы зрелище полицейского, бегущего вместе с примкнутым к нему арестантом, естественным, и каждый перекресток таил возможность неприятного сюрприза.
Пускаться наутек было глупо. Он мог бы вывернуться, притворясь простаком-игальянцем, знающим лишь родной язык, однако патруль вполне мог состоять из американцев итальянского происхождения. Пожалуй, он правильно сделал, что побежал.
Инстинктивно оба немца бросились укрыться в один из странных уличных туалетов, прибавляющих итальянским городам если не красоты, то удобства. Там они спрятались за металлический лист, прижались спинами к центральной стенке, ступни неловко засунули за металлический щиток. И стали ждать, наблюдая сквозь орнаментальный узор из отверстий. Американцы вскоре появились и, с удивлением увидев, что улица безлюдна, перешли на шаг.
Раздражение свое они стали выражать криками друг на друга. Потом один из них, великан в белой каске, пошел к туалету с явным намерением облегчиться. Ганс с Шерфом были неспособны шевельнуться. Они чувствовали себя статуями, в которые беспощадно вдохнули жизнь. Однако американец не вошел в туалет. Счел его скорее символом, чем реальностью, и стал облегчаться снаружи, лицо его находилось футах в двух от их лиц. Его сумбурное мурлыканье песни «День и ночь» делало напряжение для беглецов еще более кошмарным.
Исполнив свой приятный долг, американец постоял, разглядывая эту нелепую пагоду с покровительственным одобрением, изучая каждую архитектурную деталь, однако глаз Шерфа или Ганса, глядящих сквозь отверстия, так и не заметил.
В конце концов он отвернулся и обратился к одному из своих друзей:
— Слушай, Дон, и кто поставил здесь эту… антисанитарную штуку?
Дон отозвался:
— Может, забудем
— Конечно, … ее, — ответил первый американец, и они пошли прочь, словно не видели и не слышали ничего особенного.
Оба немца расслабились, тела их одеревенели от неудобных поз.
— Где этот чертов ключ? — прошептал Шерф, роясь в карманах мундира.
Наконец нашел его под дырявой подкладкой и повернул в замке наручников.
— Виа Дженнайо, двадцать два, квартира восемнадцать, — сказал он.
— Что-что?
— Мы сейчас расстанемся. Так безопаснее. Иди по этому адресу. Верхний этаж. Спросишь Зандбека.
— Это где?
— Одна из улиц, ведущих к гавани. Запомни: виа Дженнайо двадцать два, квартира восемнадцать. Пойдешь первым. Желаю удачи.
Ганс с облегчением покинул зловонное укрытие и быстро зашагал к морю. Внезапно он ощутил такую жуткую усталость, от какой в некоторых странах люди охотно признаются в несовершенных преступлениях ради возможности немного поспать. Из-под тяжелых век мир выглядел неприветливо, и Гансу казалось, что, пожалуй, самый простой образ действий — сдаться властям. Для виновного убежище представляет собой тюрьму.
Дождь по-прежнему лил с какой-то непреклонной мягкостью. Все небо было затянуто тучами. Он мог продолжаться в течение нескольких недель.
Ганс случайно взглянул на адресную табличку. Там было написано «Via Qennaio 22». Особого облегчения не ощутил, но продолжал следовать полученным указаниям. Стал подниматься по наружной лестнице, шедшей зигзагом по стенам темного внутреннего дворика. Дождь сопровождал его в этом пути.
На звонок в дверь из-за нее ответил грубый голос на правильном, очень уж правильном итальянском. Ганс улыбнулся и сообразил, что забыл от усталости фамилию, которую должен назвать. Такая распущенность, такая неспособность думать и приводит к сдаче властям.
— Штейнбока, — сказал он.
В голосе по ту сторону двери прозвучали недоумение и подозрительность.
— Здесь таких нет.
— Штейнберга. Штейнбека. Зальцбурга.
— Что вам нужно от этого человека?
Ганс отбросил осторожность и заговорил по-немецки.
— Меня прислал Шерф. Наступила пауза.
— По-немецки не понимаю, — произнес голос.
В сильном раздражении из-за собственной глупости Ганс безнадежно махнул рукой и поправился:
— Мюллер. Я от Мюллера из Специи. Он еще не появлялся?
— Ваша фамилия? — спросил голос.
— Винтершильд, из сто восьмого пехотного. Да, вспомнил ту фамилию. Зандбек. Я очень устал.
Послышалось звяканье цепочек, и дверь открыл небрежно одетый низенький, лысеющий блондин.
— Входите.
Ганс вошел в комнату почти без мебели. Там были только раскладушка, газовая плита и мешок с одеждой.
— Вы слишком неосторожны, — сказал блондин. — Подобное легкомыслие может кончиться для всех нас арестом. В Ливорно моя фамилия Роберти. Я…