Побоище князя Игоря. Новая повесть о Полку Игореве
Шрифт:
Вышеслав понимающе покивал головой.
— Из кочевий половецких недавно купец булгарский в Новгород-Северский пожаловал, рассказывал, что немало там ещё Игоревых ратников горе мыкают, — продолжила Ефросинья. — От слов того купца у Игоря теперь заноза в сердце, говорит, не успокоюсь, пока всех своих воинов из неволи не вызволю. Вот посылает меня в Галич к отцу моему. Велит напомнить, как в своё время примирил его с мятежным сыном. Желает, чтобы отец мой отплатил ему благодеянием, отсыпал злата-серебра на выкуп пленников русских.
— Ярослав Осмомысл богатый властелин, ему тридцать городов подати платят, — сказал Вышеслав,
— Сколь богат, столь и скуп, — проворчала Ефросинья, — мне ли не знать отца своего.
— Ужели дочери своей откажет в просьбе князь Ярослав? — удивился Вышеслав.
— Может, и не откажет, но и на большую щедрость отцовскую я не рассчитываю, — откровенно призналась Ефросинья.
— Когда же тебе в путь, Фрося? — спросил Вышеслав.
— Скоро, — тихо ответила княгиня, — совсем скоро.
Они сидели одни в просторной светлице, в которой царил таинственный полумрак. За окнами, обращёнными на запад, догорали последние отблески заката. Всё вокруг них было новым. Скамьи, стол, стулья лишь недавно были сработаны мастерами-древоделами. Потолочные балки, половицы и створы дверей дышали прочностью, светились свежеотёсанной древесиной, пахли сосновой смолой и берёзовой стружкой. В этот новенький, чистый и светлый терем совсем скоро должна была въехать молодая княжеская чета.
Вышеслав и Ефросинья подумали одновременно об одном и том же, глаза их встретились, и в них промелькнули ведомые только им двоим мысли и чувства, Связанные с днями, проведёнными в старом тереме, сожжённом половцами. Они не произнесли ни слова, не протянули друг другу рук, но и без этого было ясно, что о пережитом они будут хранить самые светлые воспоминания. Именно это они прочитали в глазах друг друга. Осознание этого наполнило их сердца тихой радостью, ибо ничто не могло затушевать у них в памяти картин того греховного счастья.
— Вышеслав, я приехала просить тебя о помощи, — негромко промолвила Ефросинья, нарушив долгую паузу. — Только ты можешь помочь Игорю, а значит, и мне.
— Я готов помочь, но как? — растерянно произнёс Вышеслав. — Я же не князь и не вхож на высокие собрания. И гривны, полагаю, Игорю ныне нужнее моих советов.
— Помнишь, ты как-то составлял летопись Игорева княжения, — напомнила Ефросинья. — Так вот, я хочу просить тебя, Вышеслав, написать историю войн русских князей с половцами, начав с Владимира Мономаха и закончив походом Игоря к Лукоморью. Тогда Игорев поход будет казаться всем, прочитавшим историю, смелой попыткой повторить успех Мономаха. Заодно можно упрекнуть князей, соседей Игоря, в нежелании поддержать его, ведь отчасти так и было. Ярослав Всеволодович собирался выступить вместе с Игорем, но не выступил. Так кто больше виноват в неудаче Игоря?
— Боюсь, такой вопрос, коль прозвучит слишком громко, наделает много шума, — промолвил Вышеслав.
— Пусть, — сказала Ефросинья. — Чем больше шума, тем лучше.
— Игорь-то знает о твоём замысле? — поинтересовался Вышеслав.
— Не знает, — ответила Ефросинья. — И ты ничего не говори ему до поры. Для Игоря тот поход к Лукоморью — тяжкая рана в душе. Уверена, он будет против того, чтобы писать о нём для потомков.
— Та битва на Каяле-реке и мне по ночам снится, — задумчиво проговорил Вышеслав. — Хотя стыдиться за то поражение нельзя ни Игорю, ни Всеволоду, ибо оба покрыли себя тогда небывалым мужеством. Могли бежать, а не бежали. А сечу
— Вот об этом и напиши, Вышеслав, — промолвила Ефросинья, подавшись вперёд. — Многие попрекают Игоря корыстью, мол, погнался за добром половецким, но люди забывают, что ради спасения войска Игорь захваченными сокровищами гати мостил на болотах. Ты же это сам видел. И как Игорь в сече стоял, знаешь. Так пускай и потомки узнают об этом.
— Слава Мономаха всё едино затмит доблесть Игоревых полков, — покачал головой Вышеслав. — Тут надо что-то иное измыслить. Не о сражениях с половцами писать, коих было великое множество, но что напасть половецкая приходит на Русь через княжеские усобицы. Писать о временах нынешних но не забывать и минувших, дабы в сравнении читатель мог постичь суть происходящего. Понять корень всех обид.
— Прекрасно, Вышеслав! — восхитилась Ефросинья. — Я знаю, у тебя получится: мысль твоя крылата, и зришь ты глубоко. Дерзай же! Мечом земли покоряют, а словом сердца!
На другой день Ефросинья уехала.
Для Вышеслава начались дни, заполненные долгими размышлениями, томительными исканиями слов « форм, чтобы полнее и доходчивее передать смысл будущего творения. Было ясно, что это будет не летопись войн с половцами и не пространное описание Игорева похода. Вышеслав задумал своё творение как обращение ко всем русским князьям, своим современникам. Вот только какими словами начать это обращение? И как увязать центральную мысль произведения, заключённую в сетовании автора на княжеские неурядицы нынешнего времени, с неудачным походом Игоря к Лукоморью?
С приездом в Путивль Владимира и его жены Вышеслав перебрался в терем боярыни Епифании. Он хотел было выстроить себе дом близ княжеского терема в детинце, но Епифания отговорила его. Уже не было никаких сомнений в том, что супруг Епифании сложил голову в сече с половцами, об этом поведали вернувшиеся из плена ратники-путивляне.
— Что я буду делать одна в таких хоромах, со служанками в прятки играть? — сказала Епифания зятю. — Переселяйтесь с Василисой ко мне, места всем хватит. И мне веселее будет, и вам хлопот меньше — дом не надо строить.
Озабоченность Вышеслава передалась и его жене.
Поздними вечерами Василиса, не дождавшись супруга в ложнице, спускалась с верхнего яруса теремных покоев на нижний этаж. Там в большой горнице за широким столом при свете масляного светильника сидел Вышеслав, склонившись над листами грубой бумаги с писалом в руке. Рядом стояла глиняная плошка с чёрной тушью.
Василиса неслышными шагами приближалась, держа горящую свечу так, чтобы случайно не загасить её, и садилась рядом с мужем на скамью.
Она понимала, что он занят не простым делом, но выполняет просьбу княгини Ефросиньи.
Иногда Вышеслав брал исписанный лист и вдохновенным голосом читал жене те строки произведения, которыми был доволен. После прочтения он неизменно целовал Василису в уста и шутливо похвалялся: «Ну чем я хуже Бояна?» Или: «А вот Боян такого бы не домыслил!»
Василиса как-то поинтересовалась у мужа, кто такой этот Боян и чем он знаменит.
— Был такой песнетворец в Чернигове ещё во времена прадедов наших, — пояснил Вышеслав. — Прославлял князей черниговских, предков нашего Игоря. Поначалу, говорят, был Боян дружинником, но в одном сражении лишился глаз. Тогда он оставил меч и взялся за гусли. Вот так.