Побратимы(Партизанская быль)
Шрифт:
Сведения о всех событиях истекшего дня партизанские радисты языком цифр и сигналов передают на Большую землю:
Лес. Молния: «Всеми бригадами ведем бой с крупными силами противника, танками, артиллерией, авиацией. Все обстоятельства — фронтовые, географические, политические — диктуют необходимость вести упорные бои. Для этого наш боезапас безусловно недостаточен. Любыми средствами и способами шлите патроны, особенно шкодовские, а также артснаряды, мины для „катюш“, гранаты».
Большая
Лес. Молния: «Самолеты на посадку сегодня принять не можем. Все наши аэродромы заняты противником. Грузы сбрасывайте на парашютах».
Большая земля: «Все ясно. Берегите силы».
Лес. Молния: «Просим: бомбите боевые порядки противника на высотах „1001, 5“, „931,1“, Кара-Тау»…
30-е декабря 1943 года. День немецкого наступления четвертый.
Первым, что принесло утро 30 декабря, было занятие противником плоскогорья Орта-Сырт. Прикрываясь танками и огнем батарей, немцы двинули сюда два отряда пехоты. Вслед за ними на Орта-Сырт вышли дополнительные силы. Всего тут скопилось более четырех батальонов вражеской пехоты.
Развернувшись в противоположные стороны, немцы начали наступление: первая группа — в северном направлении, на Яман-Таш, вторая же повернула на юг, к Тирке.
Теперь Тиркенский лес был опоясан полосой сплошного окружения. На каждую из высот Тиркенского леса фашисты обрушили огонь десятков пушек и минометов, с воздуха засыпали бомбами.
К полудню каратели атаковали все высоты Тиркенского леса. И только теперь обнаружили: партизан под Тирке нет!
Да, партизаны действительно ушли отсюда, оставив три группы — шуметь, стрелять и вводить противника в заблуждение.
Теперь 6-я бригада на новых позициях. С нею перешло на Яман-Таш и население.
В течение дня при поддержке сильного артминометного огня противник трижды атаковал позиции бригады, но все его атаки были отбиты.
Разобщение партизанских сил, к которому так стремились фашисты, было предотвращено.
А на Колан-Баирском козырьке сконцентрирован новый шквал огня. Рвутся десятки и десятки снарядов, воют, взрываются мины. По Колан-Баиру же бьют и все три дальнобойные батареи. В воздухе постоянно висят тридцать-сорок самолетов — бомбят, штурмуют.
Сковав партизан огнем, немцы начали наступление. Силы их удвоены: двадцать танков, шесть самоходных пушек, два полка пехоты — все двинули они в стык между высотой «884» и Колан-Баиром. Другим крылом каратели обходят Колан-Баир с юга. Этот маневр теперь облегчен: Тиркенский лес ведь уже занят, и оттуда поступает подкрепление. С Баран-Горы и из-за высот «880» и «931» выходит пехота. Группа за группой она вливается в общий отряд, совершающий обходный маневр. Гитлеровцы образуют «клин», на острие которого шестнадцать танков. Они пытаются выйти в тыл 1-й бригаде, соединиться с северным
Пройдут годы. Десятилетия. В мои руки попадет дневник Федора Ивановича, и там я прочту строки об этом трудном дне:
«30 декабря 1943 года.
Противник всю ночь на 30 декабря вел огонь по лагерям 2-го и 18-го отрядов из 195 мм. орудий. С рассветом — огневой налет из пяти артбатарей и нескольких минометных батарей. Десять танков, звено штурмовиков, звено юнкерсов, один „Фокк-Вульф“ и два румынских самолета.
После сильного огневого налета пехота противника перешла в наступление, но огнем нашей артиллерии и стрелкового оружия атака была отбита…».
«…Огнем нашей артиллерии…» Три обычных слова. Но сколько в них заключено смысла, ратного труда, героики! Здесь и зрелость партизанского комбрига, которая помогла своевременно оценить обстановку на участке 18-го отряда и прийти на помощь огнем артиллерии и «катюш». Мастерство и мужество артиллеристов, проявленное в успешных действиях под ураганным огнем врага. И весомость подмоги, подоспевшей от родной Красной Армии — она щедро поделилась с нами, партизанами, оружием, вплоть до пушек и «катюш». В этих трех словах и труд советских летчиков, с риском доставивших подмогу в огненный лес.
Успел комбриг вписать доброе слово и о людях леса. «Героически вел себя в этом бою командир 18-го отряда Ваднев, — читаем мы в дневнике. — Будучи ранен, он не ушел из строя, руководил боем и три раза сам водил бойцов в контратаки».
…Федор Федоренко на бригадном КП в окопчике полуметровой глубины. Рядом с ним бригадный комиссар Евгений Степанов, начальник разведки Павел Рындин. Сколько раз накрывались эти окопчики огнем взрывов! Вот и сейчас над ними стоит плотная серая туча — дым, щебень. Но чуть поредела туча, чуть утих грохот, Федор кричит:
— Евгений Петрович! Живой?
— Живой.
— Павлик! А ты жив?
— Да вроде жив, Федор Иванович. Только камнями присыпало…
— Посмотрите, куда они нацеливают клинья!
Три головы, покрытые маскировочными халатами, ставшими из белых серогрязными, высовываются из окопчиков. Три пары глаз глядят вперед и видят, как пехота с помощью танков берет бригаду в «клещи».
— Надо остановить! Отбить! — кричит Федоренко.
— Связной второго! Связной от Белко! Слушайте меня! Сороку сюда! Мигом! И Белко тоже! И Шарова сюда! Ша-ро-ва!
…Сорока и Белко огонь своих отрядов переносят на передние группы наступающих. Федоренковские приказы успевают принять и те, кто должен сразиться с танками. Сам Николай Сорока с группой гранатометчиков ставит заградительную завесу гранатных ударов по четырем танкам, которые вклиниваются в оборону на стыке с отрядом Ваднева. А Шаров с шестьюдесятью гранатометчиками и «пэтээровцами» появляется в перелеске у Длинной поляны. Здесь-то и вскипает схватка с шестью танками, которую по справедливости можно назвать геройской.