Поцеловать первого встречного
Шрифт:
Пожалеет? Опять одолжения или что?
— О чём? Слышь, друган, если я не получу хоть какого-то мало-мальски внятного ответа, засуну тебя в чёрный лист. Зуб даю. Буду игнорировать само твоё существование до… — поцелуй обрывает негодующую тираду, обжигая до испарины.
Моё запястье, всё ещё заломленное назад, на свободе. Вместо него с хозяйской настойчивостью скользят под тканевый корсет, купленный во время шоппинга в Эмиратах. Вместе с прочно обосновавшимися мурашками накатывает и слабость. Вцепляюсь в мужские плечи, чтобы не
Он, конечно, говорил, что девушка не должна перехватывать инициативу, оставляя мужчинам простор для проявления своего внутреннего "альфача" и т. д. и т. п., но я такая какая есть. Не умею и не хочу уметь по-другому. Пусть принимает это или же… не принимает.
Михеев принимает. Кажется. А, может, соревнуется за пальму первенства, от чего поцелуи получаются не просто страстные, а… всепоглощающие. Голова кругом и пахнет керосином. Чиркни спичкой, полыхнёт. Ща сдохну, отвечаю, настолько колбасит. Разрывает и мотыляет. Бросает вверх так, что от перепада давления закладывает уши, и сразу вниз, в адское пекло. Натуральная шиза.
Верхняя одежда с меня торопливо снимается и поцелуи смещаются ниже, точечными касаниями вырывая из лёгких протяжные стоны. Выныриваю на поверхность всего на мгновение, чтобы сипло напомнить:
— Я так и не услышала ответа…
Бретельки корсета спадают с плеч, а ключицу обжигают новая волна ласки.
— Это не ответ…
Нащупывается молния сбоку. Шнуровка спереди декоративная, чисто для красоты.
— Всё ещё не ответ…
Собачка скользит вверх, но замирает на полпути. Эм, да есть такое. Она уже в магазине заедать начинала.
— Видишь, сама судьба говорит, что ты увиливаешь от ответа…
По комнате разносится треск ниток. Разодрал. В мясо. Офигеть. Совсем же новое было.
— Каминских. Просто заткнись, ладно? — встречаюсь с затянутым поволокой взглядом Геры и забываю обо всём. Согласна, плевать на тряпку.
— Молчу.
— Руки подними.
Покорно подчиняюсь и оказываюсь раздета. Июньский ночной ветерок из открытого окна приятно холодит кожу. Недолго, почти сразу оказываюсь прижата к разгорячённому мужскому торсу и подхвачена под бёдра.
Снова оказываюсь на кровати и снова под ним, но теперь… теперь всё, на что хватает сил — это сминать в зажатых кулаках простынь и кусать губы, чтобы не стонать в голос. Пока язык и зубы попеременно ласкают ходящую ходуном грудь, его рука спускается по дрожащему животу, находит пуговицу и скользит под джинсы, туда, где давно жарко и от нетерпения пульсирует.
Без рофла, я такого вайба[2] не ловила целую вечность. Каждая клеточка дико истосковалась от одиночества, впитывая ласку с прожорливостью забытого всеми на подоконнике кактуса. Система запасливого хомячка. Вдруг нескоро снова снизойдёт благодать, поэтому надо брать от ситуации всё.
О-о-о… Интересно, долгая практика со струнным инструментом и та ловкость, с которой сейчас так умело
Надо спросить…
— Мне всё ещё нельзя говорить? — что с голосом? Откуда хрип предсмертной агонии?
А нет, всё нормально. Это не агония, это по-другому называется. Мышцы и низ живота наливаются тягучей, безумно приятной тяжестью, но в самый сладкий миг всё заканчивается. Наглейший облом, я требую сатисфакцию!
Лицо Геры снова оказывается напротив, жалея мои раскусанные губы долгим поцелуем.
— Нет. Мне больше нравится, когда ты стонешь, а не болтаешь.
— Ну и ладно. Значит, минет не предлагаю. Вертайся на место быстро, ты там ещё не закончил.
Ля, смеётся. Смешно ему. Правда это не мешает ему попутно стягивать с меня джинсы и последнюю мешающуюся детальку. Это я всё-таки удачно сегодня надела новенькие труселя. Как знала. Хорошая Софочка, умная Софочка, дога…
Ваааааа-у, полегче!
Упускаю момент, когда не я одна остаюсь в неглиже. Ух, а там всё как надо. Да везде всё как надо и готово к полномасштабной атаке. Ужасно хочется наследить на этих манящих кубиках, можно даже озорства ради куснуть, но в моей позе хулиганить не очень удобно. Ничего, ещё дорвём… А-а-а…
Упускаю момент, когда презерватив не только достаётся, но и надевается куда следует. Зато самый важный момент пропустить сложно. Ноги разбегаются в разные стороны и всё тело пронзает приятной истомой.
Немного некомфортно лишь на первых секундах, но Михей, кажется, не забыл про моё длительное воздержание, делая всё максимально осторожно. Зато, едва пообвыкнув на новом месте и давая привыкнуть к себе, наращивает обороты. Звёздочки перед глазами тухнут и загораются сверхновыми сияющими кружочками.
А-а-а-ба-л-де-ть…
Моим ляжкам грозят синяки, настолько в них впиваются, усиливая напор и ускоряясь. Толчок, ещё, ещё, и снова… Спинка кровати, падла такая, начинает ходить ходуном, паля наши невинные шалости.
— Пять сек, — извернувшись, пропихиваю между изголовьем и стеной подушку. Я без комплексов, но оповещать дом о том, что по соседству свершается акт греховодничества не хочется. Мы ж не некоторые. — Ну вот, другое дело.
— Не торопись, — Михеев тормозит меня за оттопыривающийся зад, веля остаться на коленях и… продолжаем уже так. Твою накусь-выкусь… Приходится вцепляться в то самое изголовье и кусать теперь уже свои руки, чтобы не кричать в голос.
Поцелуи по коже, доводящие до безумия, блуждающие между ног ловкие мужские пальцы, от которых рассудок плавится как сыр в духовке, непередаваемое ощущение наполненности и сумасшедший темп, чередующийся с недолгими перерывами, чтобы не закончить слишком быстро… это слишком. Я уже забыла, что это такое.