Поцелуй черной вдовы

Бергер Евгения Александровна

Не «будто» – он чувствовал. Он всегда ее чувствовал... Как и она его все сильнее день ото дня. Их связь крепла, сплеталась в крепкий канат, который уже не порвать...

И осознание этого наполняло сердце восторгом.

Соланж протянула ладонь и откинула с лица мужа непокорные волосы.

Как же она любила его...

Сердцу делалось тесно в груди, когда она понимала вдруг свое счастье.

Этот дар, дарованный свыше.

Кайл – ее дар.

И восторг ее, кажется, наполнял собой комнату их нового дома и, не вмещаясь в

ней, вылетал птицей в окно, проносился над островом и воспарял над океаном, вспугивая касаток и выдр вдоль изломанной береговой линии, полнившейся зверьем.

Соланж нравился ее новый дом.

Он когда-то был старой, заброшенной фермой, засиженной олушами, но по прибытии им удалось превратить ее в маленькую усадьбу. Им, правда, советовали остаться на Леруике: мол, там и общество какое-никакое имеется, и места, где развлечься, но влюбленные молодожены не искали развлечений иных, кроме как в объятиях друг друга. К тому же после недавних событий в Лондоне хотелось сбежать на край света...

Мейланд стал этим краем.

И они не жалели.

Постепенно к ним пришли люди: кто работать на ферме, кто в услужение в дом. Потом подтянулись вязальщицы... Как оказалось, шетландские овцы дают мягчайшую шерсть, которую только можно найти. И вот уже второй месяц Соланж учили вывязывать удивительно тонкие, будто сотканные из паутины узоры...

Получалось у нее так себе, но она не сдавалась.

– Не спишь? – хриплый со сна голос мужа застал ее за плетением этих узоров в своей голове.

– Недавно проснулась.

Он улыбался, с нежностью на неё глядя.

– Волнуешься, значит?

– Вот еще, – в тон ему отозвалась Соланж. – В конце концов, это только обряд. Просто... не спится.

Он перекатился на бок, подперев рукой голову.

– И о чем ты в таком случае думала? Обо мне? – Улыбка его стала шире, а в глазах заплясали бесята.

Соланж вроде как с возмущением дернула головой.

– Будто мне больше не о чем думать! – пожурила его. – Я, между прочим, об овцах и олушах думала, а вовсе не о тебе.

– Об овцах и олушах, значит. Вот кто тебе милее меня! – С такими словами Кайл подмял ее под себя, и губы взвизгнувшей было Соланж оказались запечатаны поцелуем. – Овцы и олуши... Кто бы подумал, – шептал он, оголяя худенькое плечо и покрывая поцелуями и его. – Что за нахальное пренебрежение мужем... Придется с этим что-то да сделать.

Соланж казалось, горячие губы любимого человека воспламеняют в ней кровь и затуманивают рассудок. В такие моменты она забывала себя...

Вот и сейчас поняла, что впилась в спину супруга острыми лисьими коготками.

Восприятие в полулисьем обличье оказалось острее в разы, словно природа ее другой сущности, соединяясь с человеческим «я», удваивала эффект.

Соланж застонала от удовольствия, наслаждаясь трением кожи, близостью тел, единением, прежде ей неизведанным.

Каждая ласка – как откровение.

Каждый вздох – музыка.

А мужчина, любивший

ее, – волшебство большее, чем перевертыши.

– Если у нас родится ребенок, – вдруг выдохнула Соланж, – кем он будет, медведем или лисой?

Кайл, опешивший от такого вопроса, ткнулся носом ей в подбородок.

– Другого времени для такого вопроса ты, конечно же, не нашла? – Защекотал своими губами ей кожу.

– Время самое подходящее, – отозвалась она, чуть смутившись.

И мужчина внимательно посмотрел на нее.

– Хочешь сказать... – Она молча кивнула. – Когда?

– Весной. Марта уверена, что у нас будет мальчик!

Кайл откинулся на подушку, лыбясь счастливо в потолок.

– Сын? Не верится даже, – прошептал он и тут же схватил ее снова в охапку. – Но откуда ей знать? Вдруг будет девочка?

– Может, и девочка, – улыбнулась Соланж. – Но Марта сказала: «Господин слишком сильно и часто вас любит, моя госпожа, а от этого только мальчишки родятся», – сымитировала Соланж голос старой служанки. – Люби меня меньше – и появится дочь! – Погладила его по лицу.

Они, между тем, улыбались, глядя друг другу в глаза.

– Меньше не получается, – будто бы с сожалением вздохнул Кайл, но тут же добавил: – Так и быть, пусть будут мальчишки! – И щекоча принялся целовать ей живот, грудь и ноги, а Соланж отзывалась на ласку с готовностью и любовью.

Через час их пришла будить Дейра, служанка Соланж, и краснела маковым цветом, зная прекрасно, чем только что занимались хозяева. К слову, Кайла тут же выставили за дверь, велев одеваться в соседней комнате, а над Соланж начали колдовать несколько девушек сразу... Обмыли, натерли тело розовым маслом и одели в тонкую тунику, искусно украшенную ажурными кружевами местной работы, на голову возложили венок из полевых цветов – и повели к океану.

Уже на взгорье, плавно спускавшемся прямо к воде, к ней подвели одетого столь же причудливо Кайла. Сплели их руки лозой и повели к воде...

Все это время шетлендцы-перевертыши, составлявшие их общину на Вайле, пели тихую, завораживающую мелодией песню, слов которой ни Кайл, ни Соланж не понимали. Они в принципе поначалу скептически отнеслись к обряду «принятия», как называли его местные жители. «Чтобы сделаться частью этого края, Острова должны вас принять, а для этого нужно назвать воде и земле свои имена», – так им сказали.

Осень уже вступила в права, и вода в океане была обжигающе ледяной. Впрочем, в этих местах она редко бывала другой... Но влюбленные смело вошли в воду по пояс. Их научили, что говорить, и Соланж первой прокричала кружившим над водной стихией притихшим вдруг чайкам:

– Мое имя Соланж Саутгемптон, в девичестве Дюбуа, и я обещаю, что стану хранительницей земли и моих соплеменников, доверивших мне свою жизнь. Клянусь поступать справедливо и верно, чего бы мне это ни стоило! И любить мужа... – добавила тише, – все дни своей жизни. До последнего вздоха!