Поцелуй или смерть
Шрифт:
Менделл наблюдал за ней поверх стакана. Галь надела вечернее платье из светло-желтого шелка, открывающее плечи и спину. С высоко поднятыми пышными волосами, с темными кругами под глазами, голыми плечами, белыми и теплыми при свете свечей, она напоминала ангела, правда немного распущенного.
Но Галь тоже казалась озабоченной. Это сквозило в ее жестах и неестественно громком голосе. Она слишком много пила. Время от времени Галь бросала взгляд в сторону Менделла, затаив дыхание, будто хотела сказать ему: "Подожди, пока
При этой мысли по спине Менделла пробегала дрожь, приятная дрожь. Он заставлял себя есть и пытался не думать, что, вне всякого сомнения, его мать часто голодала во время его болезни. Галь могла бы все объяснить ему и она объяснит, когда ему удастся заставить ее выслушать его.
Галь увидела, что он нахмурился, и положила ему руку на плечо.
– Что с тобой, дорогой?
– Ничего, я просто задумался. – Менделл вернул ей улыбку.
Андре, замещающий лакея, снова наполнил его стакан.
– Это было испытанием для всех нас, – сказал Эбблинг.
В его голосе не чувствовалось шарма. Это был голос старого человека без иллюзий, окончившего когда-то Гарвард и получившего диплом. Но это произошло так давно...
– И все это еще не кончилось... – продолжал он.
Галь перенесла свое внимание на тарелку.
– Не стоит из-за этого расстраиваться. Сделай что-нибудь.
– Надеюсь, смогу... – кончиками губ произнес Эбблинг.
Менделл внимательно посмотрел на отца и дочь. Ему очень хотелось узнать, о чем Эбблинг и Галь спорили по возвращении судьи в его кабинете, запершись на ключ. Галь всегда добивалась своего без единого грубого слова. Менделл заметил, что его стакан пуст и Андре собирается его наполнить. Он накрыл стакан рукой.
– Нет, спасибо, мне хватит.
– Как хотите, мистер, – ответил Андре.
– А как тебя кормили в клинике? – поинтересовалась Галь.
При этих словах маленький комок застрял у Менделла в горле.
– Съедобно, – ответил он.
Менделл сидел, глядя на огонь и размышляя обо всем сразу. В его ушах стоял голос матери, ее громкий возмущенный голос.
"Пьянствовать? Да. Драться? Да. Попасть в тюрьму? Да. Но никогда не было еще ни одного сумасшедшего Менделла! Никогда еще не было ни одного Менделла в конце Ирвинг-парка!"
Хорошо, пусть будет так. Ну, что ж, один из них все же там был или, по крайней мере, был близок к этому.
Зловещая трапеза подходила к концу. Менделл обрадовался, увидев, что она заканчивалась.
– А что, если мы будем пить кофе и ликеры в музыкальном салоне? – предложил мистер Эбблинг.
– О, ради бога, уйдем отсюда! – воскликнула Галь. – В этой комнате до такой степени тоскливо!
Менделл почувствовал легкое головокружение, когда встал, чтобы отодвинуть стул жены. Ему стало трудно держать глаза открытыми.
– Пожалуй, мне больше не стоит принимать алкоголь. Вино оказалось крепче, чем я ожидал. Думаю,
– Не будь идиотом. – Галь дотронулась до шрама над его глазом. – Я очень люблю тебя, когда ты немного выпивший. И перестань говорить как боксер. – Она подчеркнула сухость своих слов, сморщив нос и в упор посмотрев на мужа.
– Тогда, кажется, мне лучше молчать, – ответил Менделл.
– Вы отлично справляетесь, – запротестовал Эбблинг. – На чем закончилась ваша учеба, Барни?
– Я несколько лет учился в школе, – отозвался Менделл. – Примерно до тех пор, пока не дошел до некоего Цезаря, который имел наглость разделить страну на три части. Тут мне пришлось пойти работать, и я так и не узнал, как он с этим справился.
– Ах, ты!.. – Галь сжала его руку.
Музыкальный салон был маленьким. Маленьким и похожим на гостиную. Он находился в задней части дома, напротив озера. Но все равно там без труда размещались рояль, радиоприемник, магнитофон и большой телевизор. Там же стояли очень удобные кресла и диван. Галь положила полдюжины пластинок на проигрыватель.
– Может, ты хочешь посмотреть телевизор?
– Мне все равно, дорогая, – покачал головой Менделл.
– Ладно, я предпочитаю телевизор, – заключил Эбблинг, удобно устраиваясь в кресле. – Барни, а в клинике были телевизоры?
Внезапно Менделл почувствовал, что у него сильно болит голова. Ему так хотелось, чтобы Галь и ее отец забыли про клинику! Это уже все в прошлом, и он сам так хотел забыть о ней!
– Да, сэр, там они были, и очень хорошие.
Он сел в низкое кресло, и Галь сразу же пересела к нему на колени.
– Андре, принесите нам анисовку. И не забудьте, что мистер Эбблинг любит очень крепкий кофе.
– Не забуду, миссис, – ответил Андре.
Менделл смотрел, как Андре наливает ликер в два стакана и ставит их на край столика. После этого Андре хорошенько перемешал скотч для мистера Эбблинга. Менделл решил, что Андре куда лучше справляется с обязанностями шофера, чем лакея. Такой же крупный, как и Менделл, Андре чувствовал себя неуютно в ливрее.
– Я всегда любил Чайковского, особенно его Четвертую симфонию. – Эбблинг удовлетворенно покачал головой. Да и Пятую тоже. А он что, русский или поляк?
– Кажется, русский, – ответила Галь.
С напряженными до предела мускулами Менделл пытался слушать музыку и не мог. Эбблинг протянул ему коробку с сигарами.
– Сигару?
– Нет, спасибо, – Менделл заставил себя улыбнуться. – Предпочитаю "Кэмел". – Он достал из кармана пачку и предложил Галь.
– Не сейчас, дорогой, – покачала она головой, и так как Андре входил в комнату с серебряным подносом, на котором стоял кофейный сервиз, она приказала ему: – Андре, сделайте, пожалуйста, погромче. Отец качает головой, как болванчик, а я до такой степени уменьшила звук, что ничего не слышу.