Поцелуй Иуды

Хэйр Дэвид

Артур. Благодарю вас, сэр. Мне открыть бутылку?

Уайльд. Всенепременно.

Бози(тема не закрыта). Не понял? Джордж Уиндхем ничего не добился?

Уайльд. Исход предрешен. Наши действия не могут ничего изменить. (Непринужденно). А впрочем… пусть войдут полосатые брюки и принесут нам известия из дубовых коридоров власти, где твой Джордж встречался с друзьями, благородными и сухими как бисквиты. Но Бози… неужели ты всерьез надеешься, что эти переговоры могут изменить наши судьбы? Неужели ты еще не понял,

что поезд ушел?

Бози. Ушел?

Уайльд. Ну да. Спроси Робби. Дальнейшие обсуждения бессмысленны, все решено.

Бози. Почему ты так говоришь?

Уайльд. Как ты не понимаешь? А я вижу все так ясно! Словно божественное откровение.

Бози. Оскар, откуда эта уверенность, что ты непременно проиграешь?

Уайльд. О!.. (Воздевает руки, глаза на мокром месте).

Росс. Бози, послушай…

Бози. Нет, правда! Мы как-то сходу приняли, как нечто очевидное, две вещи. Первое — что судебного преследования не избежать. И второе — если суд состоится, мы обязательно его проиграем.

Уайльд. Бози, ну что мне, в сущности, до всего этого? Неужели ты всерьез считаешь, что мои нынешние страхи — это боязнь проиграть дело?

Бози(делает шаг к нему в порыве сострадания). Оскар, умоляю… я умоляю тебя не сдаваться.

Уайльд. Не сдаваться! Не все ли равно. «Сдаться?» «Продолжать борьбу?» «Виновен?» «Не виновен?» Все гораздо проще: у меня есть роль. Пьеса давно написана. Как я ее разыграю — всего лишь вопрос вкуса. Игра актера не может повлиять на действие.

Бози. И в чем же оно заключается?

Уайльд(с внезапной яростью). Меня изгоняют, вот в чем!

Бози. Ну конечно!

Уайльд. Я угодил в сюжетную ловушку. Пьеса развивается сама по себе, двигаясь к неизбежной развязке: мое бесчестье… мое изгнание… (Оживляется). В сущности, в том, что меня несет на гребне истории, как ни странно, есть своя свобода. Я могу выбрать маску по своему усмотрению: трагическая… вызывающая… жалкая… отрешенная… Я могу примерить все маски. Могу оживить роль любым «чувством». Но все это никоим образом не повлияет на развязку. У этой истории может быть только один конец.

Бози(не на шутку встревожен). Но Оскар… откуда такие мысли? И это после всех потраченных усилий! Выйди к нему, что ты теряешь? Мой кузен настроен очень серьезно. Он глубоко озабочен.

Уайльд(в своей стихии). О, это лицо, которые умеют принимать англичане, мне хорошо знакомо. Сдвинутые брови, выражающие прямоту, глубокая озабоченность. Решая чью-то судьбу, они принимают вид торжественный и высоконравственный. Рассуждают о законах и принципах, а также о том, как неприятно делать то, что тебе диктуют обстоятельства. И после всей этой печальной серьезности, после скрупулезного взвешивания всех обстоятельств на весах справедливости — что же? — их решения всегда ведут к одному исходу. Что вы хотите, Англия! Все кончается виселицей! Вот и здесь: петля подогнана по шее, и шея эта — моя!

Артур(все стоит с бутылкой). Сэр, мне налить?

Уайльд.

Наливай. (Даже не повернул голову). Ты никогда не спрашивал себя, почему на свете существуют Уиндхемы с этой печатью глубокой озабоченности на челе? Уиндхемы существуют только для того, чтобы стоять перед Асквитами, которые сделают все так, как считают нужным. (Стук в дверь, Моффат вкатывает вторую тележку). Спроси хоть у мистера Моффата. Англичане… это, можно сказать, моя специальность. В Англии священник читает молитвы у подножия виселицы, а затем идет обедать с палачом.(Повернулся к двери, где рядом с Моффатом появилась Фиби). Ага! Кажется, к нам пожаловал мистер Лобстер собственной персоной. (У Фиби на тележке стоит поднос под серебряным колпаком. На тележке Моффата — соусники и спиртовка). И привела его к нам за клешню наша очаровательная Фиби.

Фиби. Вы очень добры, сэр.

Уайльд. Робби, пусть на эту девушку прольется золотой дождь! Сделаем благородное дело, возродим Фиби к новой жизни!

Фиби. Сэр…

Уайльд. Раз уж сами мы не можем быть счастливыми…

Росс. Оскар…

Уайльд …пускай хоть кто-то будет счастлив. Да, Фиби?

Фиби. Если вы насчет денег, сэр, то я не против.

Моффат(оторвавшись от приготовлений, с неодобрением). Фиби!

Фиби. Извините, сэр. Я нечаянно. Я не хотела оскорбить мистера Уайльда.

Уайльд. Ты меня и не оскорбила.

Фиби. Спасибо, сэр. (Оба растроганы.)

Уайльд. Робби, открой же мое портмоне.

Росс. Нет. Я отказываюсь.

Уайльд. Ты поступаешь наперекор моему желанию?

Моффат. Сэр, можно подавать лобстера?

Уайльд. Нужно. Сейчас или никогда.

Моффат. Слушаюсь.

Уайльд. Разожгите огонь, и пусть он согреет наши сердца! (Моффат подносит спичку к серебряной спиртовке, которая зажигается с громким выхлопом). Ну вот. Олимпийский огонь! Маяк надежды…

Моффат. Прикажете готовить соус?

Уайльд. Я в ваших руках, мистер Моффат. Ведите меня тропой излишеств!

Моффат. Как скажете, сэр.

Прислуга смеется, священнодействуя над блюдами, Моффат делает соус для лобстера. Уайльд подходит к Бози.

Уайльд. Бози, не хмурься, я прошу тебя. Ты же знаешь, я не могу спокойно переносить твой удрученный вид.

Бози. А с каким видом, по-твоему, я должен на все это смотреть?

Уайльд. С таким же, с каким смотрю на это я. (Вдруг возникло ощущение близости. Уайльд трогает его за руку). Бози…

Бози. Оскар, ты моя жизнь, как я могу одобрить то, что не укладывается в голове! Эта обреченность. Ты как будто желаешь собственного падения, хочешь его приблизить. Ты вообразил, что твоя слабость овеяна поэзией, что ты принимаешь назначенное судьбой…