Поцелуй изгнанья
Шрифт:
Я пожал плечами.
— Будто мы не могли весь путь пройти на автопилоте. Вы вообще-то умеете водить?
Второму пилоту это не понравилось.
— Иди на место, — сказал он, — или я прикую тебя к скамье.
— Да я не хотел причинить вам беспокойства, — сказал я. — Никто ничего нам не сказал. Разве у нас нет права узнать, куда мы направляемся?
Второй пилот отвернулся.
— Слушай, — сказал он, — вы со стариканом убили какого-то несчастного сукиного сына. И теперь у вас больше нет никаких прав.
— Какой ужас, —
Папа посмотрел на меня. Я лишь покачал головой. Он был небрит, лицо его прочертили дорожки грязи, он потерял свою феску, когда аль-Бишах ударил его по затылку. В полете он, однако, пришел в себя и был почти таким, как прежде. У меня было предчувствие, что нам обоим вскоре понадобится вся наша сообразительность.
Пятнадцатью минутами позже я почувствовал, что вертолет снижается. Посмотрел в окошечко и увидел, что мы уже не движемся вперед, а висим над красновато-бурыми барханами, что тянутся во все стороны до самого горизонта. Вертолет протяжно зажужжал, над люком загорелся Зеленый свет. Папа коснулся моей руки, но я не мог объяснить ему, что происходит.
Второй пилот отстегнул ремень безопасности и выбрался из кресла. Осторожно прошел через грузовое отделение к нашей скамье.
— Прилетели, — сказал он.
Что значит «прилетели»? Тут один песок. Ни деревца, ни даже кустика!
Второму пилоту было на это наплевать.
— Я знаю лишь то, что мы должны выкинуть вас здесь, в землях Байт Табити.
— Что такое Байт Табити?
Второй пилот хитро ухмыльнулся.
— Это племя бадави, — сказал он. — Остальные племена зовут их леопардами пустыни.
«Да, ты прав», — подумал я.
— И что сделают с нами эти Байт Табити?
— Ну, не думаю, что они примут вас как давно потерянных братьев. Советую установить с ними добрые отношения.
Мне все это не нравилось, но что я мог поделать?
— Значит, вы просто собираетесь посадить вертолет и выбросить нас в пустыне?
— Нет, — покачал головой второй пилот. — Мы не будем садиться. У вертолета нет песчаных фильтров. — Он потянул рычаг и открыл люк.
— Но мы же в двадцати футах над землей! — вскричал я.
— Ну, это можно исправить, — сказал второй пилот.
Он поднял ногу и выпихнул меня наружу. Я упал на теплый песок, пытаясь сгруппироваться в момент удара. К счастью, я не переломал себе ног. Вертолет поднимал сильный ветер, бросая песок мне в лицо. Я едва мог дышать. Я попытался использовать кафию по назначению — чтобы прикрыть ею нос и рот от искусственной песчаной бури. Прежде чем я успел обернуться, я увидел, как пилот выталкивает из люка Фридландер-Бея. Я сделал все, что мог, чтобы смягчить Папе падение. Он тоже ушибся не слишком сильно.
— Это убийство! — крикнул я, перекрывая шум вертолета. — Мы здесь не выживем!
Пилот развел руками.
— Байт Табити на подходе. Можете полежать здесь до их появления.
Он сбросил нам пару больших
Мы с Папой остались в одиночестве посреди Аравийской пустыни. Я поднял фляги и встряхнул их. Они обнадеживающе булькнули. Интересно, на сколько дней нам этого хватит? Я подошел к Фридландер-Бею. Он сидел под горячим утренним солнцем и потирал плечо.
— Я могу идти, племянник мой, — сказал он, предвосхищая мой вопрос.
— Думаю, тогда нам следует идти, о шейх, — сказал я. У меня не было ни малейшего понятия насчет того, что делать дальше. Я не знал, где мы и куда нам направиться.
— Давай сначала помолимся Аллаху, чтобы он указал нам путь, — сказал он.
Почему бы и нет? Папа решил, что мы сейчас в чрезвычайной ситуации, потому нам не следует тратить нашу драгоценную воду для омовения перед молитвой. В такой ситуации разрешено использовать чистый песок. А его было в избытке. Он снял свои башмаки, я — сандалии, и мы были готовы приблизиться к Аллаху, как предписывает благородный Коран.
Он определил направление по восходящему солнцу и повернулся лицом к Мекке. Я расположился с ним рядом, и мы повторили привычные стихи молитвы. Когда мы закончили, Папа вдобавок прочел стих из второй суры Корана, включающий строки: «И на того, кто нападает на вас, нападайте так же, как он».
— Хвала Аллаху, владыке миров! — прошептал я.
— Велик Аллах! — ответил Папа.
Теперь пришло время подумать, как нам выжить.
— Думаю, нам нужно как следует все обмозговать.
— Размышления — не для пустыни, — сказал Папа. — Мы не сможем надумать себе ни еды, ни воды, ни защиты.
— Вода у нас есть, — сказал я, протягивая ему одну из фляг.
Он открыл ее и отхлебнул глоток, затем закрыл флягу и повесил ее через плечо.
— У нас есть немного воды. Остается подумать, хватит ли ее.
— Я слышал, под землей есть вода, даже в самых сухих пустынях.
Думаю, я говорил это только для того, чтобы поддержать его дух. Его или свой. Папа рассмеялся:
— Ты вспоминаешь сказки, которые тебе рассказывала твоя мать: о храбром принце, который заблудился в песках, и об источнике сладкой воды, которая начинает бить из подножия горы, у которой он стоит. В этой жизни такого не случается, мой дорогой. Твоя наивная вера не выведет нас из этого гиблого места.
Я понимал, что он прав. Может, в молодости он имел опыт выживания в пустыне? Папа никогда не говорил о своей молодости. Я решил, что в любом случае следует положиться на его мудрость. Я понял, что если заткнусь на некоторое время, то, может быть, останусь жив. Может, заодно и научусь чему. Это тоже не помешает.
— Что нам делать дальше, о шейх? — спросил я.
Он смахнул рукавом пот со лба и огляделся.
— Мы где-то в южной части Аравийской пустыни, — сказал он. — В Руб-аль-Хали.