Поцелуй небес
Шрифт:
– Кого еще там несет?
– закинула Женя в ванну грязные пеленки. За дверью стоял Алексей.
– Слава Богу! Наконец-то!
– с облегчением вздохнула она, будто давно уже заждалась. И лишь через несколько секунд опомнилась: - Ты-то откуда свалился? Извини, я обалдела, в комнату не приглашаю...
Оказалось, что Алексей был вызван срочной телеграммой, отправленной медсестрой по просьбе больного, в обход Татьяны Ивановны. Понял Михаил Александрович, что не подняться ему уже и решил с зятем проститься. Даже не столько проститься, как исповедаться. Да и не с зятем, а с "сынком", как в своей переписке, ведущейся за спиной жены, называл теперь Дорогов Лешу. Не сентиментальные были эти письма - мужские. Вроде их прежних кухонных бесед, а уж если пробивалось в
...Сидели они с матерью вдвоем часов до пяти, возвращения Алексея из госпиталя дожидались. Наконец, не выдержала Татьяна Ивановна, поднялась:
– Пойду к Мише. Боюсь, разговор у них тяжелый вышел. А ему всякое волнение сейчас опасно. Но уже в больничном коридоре встретила Татьяну Ивановну медсестра и радостно сообщила:
– А Ваш муж бульончику поел и даже куриную котлетку. За разговором и не заметил, как проглотил - очень уж посетитель веселый оказался.
Дома Алексей рассказал, что пришли они с Михаилом Александровичем к единодушному решению: Раз надо жене при муже быть - пусть в Кабул едет. А девочке уже двенадцать лет, ей учиться надо. Поживет пока Виктория с отцом в Одессе. Город приморский, климат отличный, условий жизни у Алексея хорошие, да и Максиму веселее будет. А там ситуация прояснится - Бог даст, дед из больницы выйдет или война эта проклятая кончится.
Вернувшись из школы, Вика застала подозрительно притихшее и вкрадчиво-любезное семейство. Здесь оказался и отец, папа-Леша, о приезде которого никто ей даже не сообщил. Бабушка с мамой, заискивая и пододвигая поближе к к ее тарелке с блинчиками вазочку с вареньем - любимым, клубничным, припрятанным "для гостей", изложили суть дела. Виктория поняла только, что ни уютного дома в Германии, ни этой солнечногорской жизни уже не будет, как не будет и поездки в загадочную южную страну с мамой и Анечкой. Брошенная, лишняя, никому не нужная. Она поднялась из-за стола, не притронувшись даже к варенью и невнятно пробормотав: "Меня во дворе Галка ждет" - схватила с вешалки пальто и громко хлопнула дверью.
Женя вздохнула и виновато посмотрела на Алексея:
– У нее характер стал просто невозможный. Что ни скажешь - тут же на дыбы. Ничего не поделаешь - переходный возраст. Они же теперь акселераты. Двенадцать лет - считай подросток. Месячные недавно начались, а по уму ребенок.
Через полчаса Алексей поднялся:
– Пойду во дворе погляжу. Он знал, где искать дочь, потому что сам много лет назад заприметил это место - кусты за гаражами, где можно было уединиться и помечтать. На поломанной скамейке, притащенной сюда, видимо, с детской площадки, кто-то сидел, светясь в сумерках белой с помпоном шапкой. Алексей опустился рядом. Вика отвернулась, но не ушла. Руки с короткими грязными ногтями крутили коробку из-под сапожного крема.
– Это что у тебя? Можно глянуть?
– взял он коробочку, оказавшуюся необычно тяжелой.
– Бита для классиков. С песком, - сурово пробормотала она, и по голосу Алексей понял, что девочка плакала. И тогда осторожно он взял ее маленькую теплую руку, пахнущую гуталином и землей, и прижал к своей щеке.
– Я люблю тебя, детка, - запнулся, чуть не сказав "Женька" и задохнулся от жалости к этой девочке, к Жене, к себе, к слабеющему старику в больничной палате... Дочка прижалась к нему - худенькая, цыплячьи
– У тебя есть платок, пап? Он быстро обыскал карманы и растерялся:
– Кажется, нет. Но я обязательно куплю много-много и буду всегда держать наготове...
– А они мне больше не пригодятся.
– Вика утерла нос рукавом и с вызовом посмотрела отцу в глаза: - Я же знаю: в цирке не плачут.
7 В теплом городе Одессе готовилась к встрече Алексея симпатичная девушка Катя. Познакомились они с Лешей в общежитии творческих работников. Окончив отделение музыкальной комедии Киевского театрального института Катя приехала на стажировку в Одесский театр оперетты. Голосок у Кати был чистый, послушный, хоть и небольшой, сценические данные отличные, так что в дипломном спектакле пела она вторую партию в "Белой акации". Роста, правда, небольшого, но быстрая, ладная, с хорошим открытым лицом и веселым нравом, Катя олицетворяла счастливую комсомольскую юность - здоровье, оптимистические силы советской молодежи. Румянец во всю щеку, глаза васильковые смотрят простодушно, и голосок колокольчиком разливается - по всему общежитию, бывало, слышно, если Катька на кухне шухарит.
А жизнь у девчушки была непростая. Мать деревенская, лишенная по алкоголизму родительских прав, интернат с восьми лет. Два конфликта с милицией за бытовые кражи, чуть в колонию не загремела. Но выручила ее Директриса, отстояла грудью, сама за Шубину поручилась, знала, что казенное одеяло и шерстяной свитер из гардероба, унесенные 14-летней Катей на рынок, нужны были ей не для покупки спиртного или косметики. Все деньги, заработанные на шефской фабрике электробытовых приборов, девочка переводила в ЛТП матери, находящейся на принудительно лечении. А когда прослышала про зарубежное средство "торпеду", спасающее алкоголиков, то пошла на кражу т.е. на подвиг ради спасения матери.
Были с ней и другие инциденты, тоже глупые, но Клавдия Васильевна за двадцатилетие своего директорства перевидала всяких сирот, и насчет Кати знала точно - хороший человек из нее выйдет. Да и пела девочка замечательно. В начале десятого класса отвела Клавдия Васильевна Катю на консультацию к хорошему педагогу, и через полгода поступила Шубина в театральный. А после окончания была направлена в Одесский театр оперетты, что для девушки, не имеющей протекции, было совсем неплохо. В театр прибыла милая интеллигентного вида девушка, отнюдь не дурнушка, но без претензий на яркость, с деликатными манерами и трогательной беззащитностью, свойственной детям из "хорошей семьи". Не было у нее ни переборов в косметике (чем изрядно грешили студентки ее факультета, ведя постоянную борьбу с деканатом), ни примет особого вульгарного стиля, то, что в институте называли комплексно "опереттки"), ни тяги к броским туалетам. Жакет из черного барашка, белый пуховый берет на прямых каштановых волосах, свободно разметанных по плечам, и небольшой чемодан - такой увидел Алексей вновь прибывшую в вестибюле гостиницы.
Цирковых здесь было много, а Катя - совсем одна. Леша взялся опекать девушку, познакомив со своей семьей в быту и на представлении. Катя же, в свою очередь, получив "ввод" в "Графе Люксембурге" - пригласила на спектакль цирковых знакомых. Все протекало в рамках теплой дружбы, хотя после первого же манежного впечатления от выступлений джигитов Катя почувствовала, что влюблена, но форсировать события не стала. Гуляли они вместе по осеннему ночному городу - то Леша Катю после спектакля встречает, то она за ним зайдет - и пехом до гостиницы - по узким темным улочкам, заросшим акацией и липами.
Разговаривать им было интересно - будто сто лет знакомы - и детдомовское детство, и сибирское поселение Лехи Козловского во многом сходились, не по фактам, конечно, а по общему настрою детской души, жаждущей справедливости и рвущейся к радости сквозь все препоны не слишком благосклонной судьбы.
Сближала и общая для них тяга к лицедейству - театральному или цирковому - неважно. Главное - почти маниакальная приверженность своей профессии, никогда не оставляющая уверенность, что лучшего удела для тебя нет и быть не может.