Поцелуй победителя
Шрифт:
— Ни звука, — прошипел Арин, держа кинжал за ухом противника, и заставил того повернуть лицо так, чтобы его осветила луна. Глаза валорианца были широко раскрыты. Он побледнел. — Покажи, в какой повозке порох.
Солдат помотал головой.
— Ты помнишь, — прошептал Арин, — как поступали с беглыми рабами? Нет? Я напомню. — Он провел кинжалом по уху часового, потом по кончику носа. — Где порох?
Валорианец снова покачал головой, но на этот раз его взгляд метнулся к одной из крупных повозок.
Арин посмотрел на Кестрель. «Этого хватит?» —
— Не надо, — добавила Кестрель шепотом. Ей тяжело было смотреть на часового, прижатого к песку, на его темные глаза, напоминающие невинные глаза валорианских детей. Они блестели, остекленев от ужаса, который дети с возрастом учатся прятать. Но страх смерти заставляет забыть обо всем. — Не надо, — повторила Кестрель.
Арин помедлил, потом ударил часового по голове рукоятью кинжала. Валорианец потерял сознание.
— Только быстро, — напомнил Арин.
Кестрель надрезала мешочек с порохом, который привязала к поясу. Черная пыльца посыпалась через дырочку на землю. Кестрель выпрямилась и шагнула в лагерь.
Она шла, не поднимая головы, перекинув туго заплетенную косу через плечо. Ее лицо в грязи. Кестрель думала об этом, проходя мимо лагерных костров. Она сильно изменилась. Волосы приобрели медный оттенок, а в свете огней кажутся совсем рыжими. Никто не узнает ее. Она в доспехах. Все привыкли видеть невесту принца накрашенной, в роскошных шелковых платьях и драгоценностях, с золотой линией на лбу. Кестрель сейчас совсем не похожа на себя. Она стала одной из них, обычной валорианкой. Однако во рту у нее пересохло, а в животе все сжалось.
Повозки были совсем близко. Чтобы успокоиться, она коснулась пальцами струйки пороха, которая сыпалась из мешочка, и подумала о том, как черная линия на земле соединяет ее с Арином.
Добравшись до повозки, на которую упал взгляд часового, Кестрель медленно выдохнула. Она заглянула внутрь и увидела в свете луны, пробивавшемся через холстину, плотно набитые мешки, завязанные бечевкой.
— Что это ты делаешь? — неожиданно спросил кто-то.
Медленно, очень медленно, стараясь перебороть внезапный страх, втоптать его в песок, Кестрель обернулась. Это оказалась стражница. Она окинула Кестрель внимательным взглядом.
— И что же забыла простая разведчица возле этой повозки?
Мешочек на поясе стал совсем легким. Почти весь порох высыпался. Заметно ли это в темноте?
— Я проверяю припасы.
— Зачем?
Слова сорвались с губ мгновенно, едва ли не раньше, чем она успела вспомнить:
— Во славу Валории.
Стражница отступила на полшага, явно в испуге: фраза означала, что речь идет о тайном задании, подробности которого не обсуждаются.
— Но… простая разведчица? — Стражница уставилась на доспехи Кестрель. Цвет и материал указывали на ее низкое звание: у офицеров была стальная броня, а не кожаная.
Кестрель пожала плечами. Мешочек на бедре опустел, стал совсем плоским и незаметным.
— Не тебе обсуждать
— Разумеется, — быстро ответила стражница и отступила в сторону. Кестрель прошла мимо нее, изо всех сил стараясь идти помедленнее, хотя больше всего на свете ей хотелось побежать и не останавливаться, пока не выберется из лагеря.
И вдруг Кестрель показалось, как холодная, тяжелая, будто высеченная из мрамора рука легла на плечо, вдавливая ее в землю. «Это мерещится, — сказала она себе. — Никто к тебе не прикасался. Уходи». Но Кестрель не могла пошевельнуться. Она подняла взгляд и увидела отца: он стоял в каких-то пятнадцати шагах, освещенный оранжевым светом костра.
И в это миг словно треснула скорлупа, под которой пряталось воплощение ее чувства: грузное существо с кожаными крыльями и сотней лап. Чудовище, которое вообще не должно было родиться. Лишь увидев лицо отца, Кестрель поняла, что по-прежнему любит его. Неправильно, что любовь смогла ужиться с предательством, обидой и гневом. «Это ненависть», — уверяла Кестрель себя. «Нет», — возразила маленькая девочка.
Отец ее не видел. Он смотрел на огонь. Под глазами у генерала залегли тени. Уголки рта были печально опущены.
— Траян! — раздался чей-то голос.
Седовласый человек шел к отцу через лагерь. Солдаты расступались перед ним. Император подошел к своему генералу, чье лицо изменилось, отражая непонятное Кестрель чувство.
Блики от костра заскользили по щеке императора, когда тот наклонился и прошептал что-то на ухо ее отцу. Кестрель заметила легкую улыбку и вспомнила, какие ходы любил делать император — те, что дадут результат лишь через несколько месяцев. Но эта улыбка не была частью игры. Отец что-то ответил. Кестрель была слишком далеко, чтобы услышать их разговор, но и с такого расстояния она прекрасно видела, что их связывает крепкая, искренняя дружба.
Кестрель отвела взгляд и продолжила путь к дюнам, стараясь не ступать по собственным следам. Только бы ненароком не стереть полоску пороха. Только бы добраться до укрытия, а там останется лишь высечь искру — и огонь мгновенно пробежит по пороховой дорожке до самой повозки. Кустарник, за которым дожидался Арин, издалека казался черными кляксами. Слезы катились по щекам Кестрель, но валорианские солдаты, мимо которых она прошла, даже не взглянули на нее. Кестрель вытерла лицо. Песок шуршал под подошвами. Лагерь остался позади.
Осталось всего несколько десятков шагов, когда она услышала чью-то быструю поступь за спиной, все ближе и ближе. Кестрель замедлила шаг, положив руку на кинжал. Сердце колотилось. Она обернулась.
— Кестрель?
36
Пальцы соскользнули с рукояти кинжала.
— Верекс.
Луна освещала его неловкую фигуру — длинную, с покатыми узкими плечами. Большие глаза уставились на Кестрель, пушистые светлые волосы растрепались. Встретившись с ней взглядом, он выдохнул и еще больше ссутулился.