Поцелуй шипов
Шрифт:
О, да ещё эти пацифистские речи, что он изрекал ... Он не хотел ползать в грязи и без разбора убивать людей только потому, что ему приказал это кто-то посторонний ... Нет, нельзя размышлять над этим дальше, теряться в деталях, каждая из которых, наполненный разъедающей жидкостью снаряд, который был предназначен не для него, а для меня, потому что я, день и ночь, больше ничего другого не делала, а только мечтала о нём, посвящая ему все мои фантазии и желания.
– Почему? Почему он так поступил? Папа ведь ничего ему не сделал, почему он убил его?
– Потому что не терпит никого, кто находится между двумя
Последний своего рода ... Полукровок больше не существует. Папа был последним полукровкой. Список стал излишнем, но он существовал, значит и в этом пункте: ложь, ничего, кроме лжи. Заливал, что папа добровольно стал Маром ...
Кто не становился, того казнили.
– Он ведь мог заставить его принять метаморфозу, почему не сделал этого?
– Я удивлялась тому, каким твёрдым был мой голос, и что я могла формулировать вопросы до конца. Должно быть это благодаря тому, что со мной сделал Морфий, чтобы мне было легче вынести это.
– Он хочет собрать вокруг себя только покорных слуг. Заставить твоего отца было бы слишком большим риском. Сама метаморфоза потеряла свою силу. Легче убить тех, кто её не хочет, а полагаться на тех, кто принимает её добровольно или даже просит о ней. Потому что они будут благодарны и сделают всё, что нужно, чтобы сделать вечность приятной и сытной.
Да. Так как это почти сделала я. Я могла представить себе вечность только вместе с Анжело, без него - нет. Она была связана с ним, не существовало бесконечности, в которой я не находилась бы рядом. Я думала, что та самая для него, единственная. Что-то необыкновенное.
Я как раз смогла стоять более-менее устойчиво и самостоятельно, как в моей голове вновь пронеслись образы. Снова и снова мне приходилось смотреть на смерть моего отца. Как же я смогу когда-нибудь снова смеяться?
Я задавалась вопросом, почему Морфий остался таким спокойным, когда наблюдал за казнью. Никакого внутреннего вопля, никакого волнения, никакой печали. И всё-таки в нём чувствовалось такое несчастье, которое было горче и мучительнее, чем может быть самый сильный испуг - несчастье из-за длившейся больше двух тысяч лет жизни. Две тысячи лет ... почему он тогда ничего не предпринял, а только взял дело в свои руки? Сердце папы ещё билось! Он должен был спасти его!
– Ты трус!
– прошептала я.
– Почему ты позволил ему умереть? Почему уступил Анжело? Ты только наблюдал ...
– Он уже принял капсулу. Мы оба знали, что этот день придёт.
– Какую капсулу?
– У меня пробежала по позвоночнику горячая, болезненная дрожь.
– Яд. Яд и сильные болеутоляющие медикаменты. Лишь его разум оставался ясным, однако он не испытывал никакой боли. Он принял её, прежде чем Анжело мог покончить с его жизнью. Анжело только думает, что убил его сам. По крайней мере небольшая победа.
– У него был яд ...
– Он был лекарем, моё дитя. Было бы глупо, даже легкомысленно, заранее не позаботиться
– Но он ведь хотел ещё столько много сделать, реализовать столько много планов, - ответила я умоляюще. Он слишком рано ушёл!
– Он попытался бы, если бы ловушка так быстро не захлопнулась. Он всегда пытался. Это стало делом всей его жизни.
Морфий убрал руку с моего плеча. Да, я могла стоять, мой организм оправился и возобновил свою работу. Всё же Морфий оставил свою другую руку при мне, и я была рада, что оставил. Я ещё не хотела отказываться от его защиты.
– Ты не мог всё-таки что-то сделать?
– Я опоздал. Я не знал, что это Анжело присвоил себе всю власть и планировал его убить, хотя существовало мирное соглашение между ним и твои отцом. Мы не можем заглядывать друг к другу в головы. Это возможно только, когда мы похищаем, и если ловим при этом друг друга, то убиваем. Если же не замечаем или замечаем слишком поздно, после этого мы сильно истощены, прежде всего, когда до этого были очень голодны.
– Вот почему Морфий не смог сразу забрать формулу ... Колин оказался быстрее.
– Твой отец уже принял яд. Я могу похищать сны, мечты и воспоминания, могу подарить людям сон и даже освободить их от плохих мыслей. Но я не могу предотвратить их смерть, когда всё уже началось, достигнув того пункта, когда сознание исчезает. Благодарение богам, что я не могу этого делать. Это было бы проклятием.
Жалкий всхлип вырвался из моей груди, когда я подумала о моих снах, которые с зимы преследовали меня с упрямой регулярностью. Сны, в которых я находила папу, и мы возвращали его назад в семью, но в каждом таком сне я не могла радоваться его возвращению, потому что точно чувствовала, что он этого не хочет. Он был таким уставшим. Он смотрел на меня, а его глаза говорили только одно: дай мне заснуть. Позволь мне снова заснуть.
– Если ты никого не можешь воскресить, тогда сделай по крайней мере то, на что способен, лучше, чем любой человек. Убей! Убей Анжело!
– выкрикнула я звенящим голосом.
– Убей его! Покончи с этим ужасным господством!
– Этого было бы недостаточно, - тихо ответил Морфий.
– И его убийство ничего не изменит. Уже следующий жаждет заполучить это место. Смерти будет недостаточно моё дитя.
Да. Да, он прав. Одной смерти недостаточно. Слишком легко отделается. Должно случится что-то другое.
– Я всё же не понимаю, что в моём отце было такого опасного? Он ведь никого не заставлял сотрудничать с ним, да и не смог бы! Почему они не могли оставить его в покое? Он должен был умереть только потому, что хотел остаться между миров?
– Анжело хотел спокойно охотиться всю вечность. Никто не должен стоять у него на пути или ставить под сомнение то, что он делает. Ни один человек не должен когда-либо узнать о нём и других. Твой отец был ему бельмом на глазу, потому что собирался перейти невидимую черту. Было много причин для Анжело убить его, и некоторые из них ты скорее всего никогда не выяснишь и не поймёшь. Сейчас это и не важно. Есть ещё кое-что, что тебе нужно сделать сегодня ночью на этом острове.