Поцелуй Валькирии - 3. Раскрытие Тайн
Шрифт:
– Антонин, ты же не общаешься с этой стервой? Правда? – прижавшись к нему, шепнула Розалина.
– Только в рамках приятельских отношений… - целуя ее макушку, отзывается Долохов.
– Я просила тебя вообще с ней не общаться! Мне не нравится ваша дружба!
– Роуз, мы общаемся в рамках учебы. Я не знаю, чьих рук это дело, правда. И я не вхожу в ее кружок темных магов!
– Верю… - улыбается девушка слабой улыбкой… Долохов же посылает Беллатрисе, проходящей мимо, еще один предупреждающий взгляд.
Гостиная Слизерина. Долохов, Малфой и Белла.
– Ладно, ты ее открыла, но какого
– Я думала, смогу им управлять, раз говорю на парсултанге, - пожала плечами девушка. – Миртл я убивать не хотела… Я закрыла комнату, змея в статуе, Люц, окстись. Кто догадается-то?
– Эта твоя валькирия не догадалась? – вместо ответа оглядывается Малфой на Долохова. Тот отрицательно мотает головой.
– Неа. Плакала только, жалко Миртл… Кстати, у нее есть имя! – наставив палочку на Малфоя, цедит Долохов сквозь зубы.
– Ладно, ладно, твоя Розалина. Точно не догадалась?
– Нет. И что я в курсе про Комнату, тоже нет…
Смена сцены. Они идут по коридору, повеселевшие, о чем-то болтают. Как вдруг Розалину подзывает кто-то из преподавателей и представляет ее молодому, красивому мужчине. Мракоборцу, разбиравшемуся со смертью девочки-школьницы. Греческий профиль, проницательные умные глаза, короткие темные волосы. Папа Кэтти, только молодой. Пара фраз, Реддл уходит, а Роуз с блаженной улыбкой смотрит ему вслед. В глазах подоспевшего Антонина впервые мелькает что-то, похожее на ненависть…
Дом Долоховых, спальня для гостей. Розалина, это Пасхальные каникулы, объясняется с Антонином, прося его не задумываться о ней и найти ту, которая будет его по-настоящему любить…
– Он – мой выбор, - безжалостно для Долохова звучит приговор. – Ты для меня лучший друг, и всегда им будешь. Но люблю я его. И буду любить.
– А меня… Меня ты вообще любила? – в голосе Антонина слышится что-то, похожее на отчаяние.
– Я… Я не знаю, - едва слышно шепчет девушка, отворачиваясь. Но Долохов успевает заметить на ее глазах блеснувшие там слезы… - Я правда не знаю…
Сцены снова стремительно менялись. Выпускной, где они шутили, болтали о грядущей взрослой жизни и Розалина ушла в компании Реддла на свой танец лучшей выпускницы. Танец, который обещала Антонину, танцевала она уже с Томасом. Приглашение на ее свадьбу, встречи на выходных в «Трех Метлах». Розалина пыталась поддерживать друга, остаться с ним в хороших отношениях, но… Однажды Долохов просто перестал ей отвечать на письма и видеться. К тому же он вступил в ряды Беллатрисы окончательно. Путешествие по Европе, изучение темной магии, пробные разбои. Редкие, раз в год, встречи с Розалиной…
Новость о рождении у нее ребенка и Долохов практически разгромил свою комнату, шипя «Ненавижу Реддла, ненавижу! Это была моя жизнь!»…
Такого жестокого Пожирателя не видел мир магии больше, ему едва ли не уступала сама Белла. А Долохов на месте каждой жертвы представлял Реддла.
Последняя, быть может, встреча еще друзей. Розалина гуляла с пяти-шестилетней Кэтти по Косому Переулку, когда Долохов выцепил их в толпе.
– Привет…
– Здравствуй… Антонин! Давно не виделись!
– Да… У тебя красивая дочка. Как
– Спасибо… - разговор почти ни о чем, прикосновение к ее руке, тоска и надежда в глазах.
– Мы все равно друзья, Антонин. Ты мой лучший друг и всегда им останешься! – замечает Роуз, похлопав его по плечу… Но время неумолимо летит…
Едва слышный вопрос Розалины:
– Том говорит, что ты Пожиратель… Это же не так, правда? Ты же не стал таким, как Люциус и Яксли, и Нотт… Да?
– Не стал! – улыбается Долохов. Розалине пора и встреча заканчивается. Когда девушка скрывается в магазинчике, а толпа кругом редеет, Долохов чуть поднимает рукав, из-под которого проступает краешек метки. – Таким как Люц не стал, - горько хмыкает он. И, глядя на показавшуюся на улице каштановую голову с волосами до плеч, шепчет вслед женщине. – Я люблю тебя, Роуз… И не дам ей до тебя добраться… Ты хоть и маглорожденная, гораздо лучше нас всех…
Внезапно сцена резко меняется. Темная гостиная, Долохов сидит в компании двух фигур в плащах и капюшонах. Уже взрослый.
– Последнее условие – с ее головы не упадет ни одного волоса. Ни с ее, ни с Реддла, - усмешка на губах, такая привычная. – Что должен буду делать я?
– Ты сообщаешь нам о ее тайнах, адреса ее друзей, что узнаешь. За это она достанется тебе в подарок после всей работы… - до боли знакомый мужской голос. Не Димитр, грубее… Но я не могла понять, чей. А между тем заключен был союз… Для охоты на Кэт…
Новая смена сцены. Молодой Упивающийся, Крис Смарт, рассказывает Долохову о романе Северуса и Кэтрин. Долохов жадно слушает каждое слово, а потом заставляет Смарта забыть об этом романе вовсе. Но вот сам он о нем помнит более чем хорошо. Однако Беллатрисе лишь намекает на возможные игры Северуса, не говоря ни слова о романе Снейпа и Кэтти. Словно бы давая им шанс, которого сам когда-то был лишен… Выглядело такое его поведение именно так…
***
Я вернулась поздно вечером, по квартире витал запах женских духов, сильный… Долохова не было видно и я поторопилась убрать его воспоминания на место, все еще думая, как бы мне сообщить Кэт о том, что он все знает и что он – союзник Хранителей. И стараясь подавить в себе внезапно возникшее сочувствие к нему. После всего увиденного Антонин перестал казаться мне таким уж моральным уродом. И дело было даже не в двух последних сценах. Дело было в истории с Розалиной. Я понимала, что она не хотела ему вреда, но это не меняло дела - невольно, но все-таки от этого не менее ужасно, она не просто причинила ему боль. Она своеобразно издевалась. И оправдать такое ее поведение я никак не могла. Но не успела я поставить Шекспира – оказалось, эту книгу ему подарила Розалина еще во время их недолгого романа – как над ухом раздалось:
– Понравилось кино?
– Я…
– Какого черта, Блаттон? – палочка уперлась мне в грудь. В глазах ни капли тепла. – Я еще в день уборки догадался, что ты тут роешься, колдография лежала между другими страницами, но это, прости, уже так просто не прощается… Зачем ты смотрела мои мысли?
– Я… - я не знала, что сказать, лихорадочно соображала, но бесполезно.
– Авада…
– Я люблю тебя! – выпалила я внезапно для себя самой. Долохов выронил палочку.
– Ты меня что?