Почему ты меня не хочешь?

Найт Индия

– А ты об этом не знала? – спрашивает Фрэнк.

– Нет, – тихо отвечает Крессида.

– Вот черт. Прости, дорогуша, – извиняется Фрэнк.

– Мы были очень молоды, и это было ошибкой, – убеждаю я ее. – Катастрофой. И длилось всего тридцать секунд.

Фрэнк смеется, но тут же изображает раскаяние.

– Я имела в виду наш брак, -недовольно зыркаю на него я.

– А теперь вы просто... друзья?
– гундосит Крессида.

– Да, – отвечаем мы с Рупертом хором.

– И ты забыл упомянуть об этом, когда рассказывал мне о себе за ужином? – вопрошает Крессида,

пристально глядя на Руперта.

– Похоже, так. – Руперт заливается румянцем.

– И ты спишь в ее доме.

– Дорогая, я живу в Шотландии. Где мне еще спать?

– В гостинице, – твердо говорит Крессида.

– Но у меня две свободные комнаты, – встреваю я. – В этом огромном доме полно места. К чему лишние траты. И потом, он приезжает сюда не чаще чем раз в год.

Фрэнк опять коротко гогочет. По-моему, он не самого лучшего мнения о Руперте. Когда мы с ним познакомились в Париже, Фрэнк сказал, что все представители среднего класса – членоголовые.

– Правда? – спрашивает Крессида. Мы ее явно не убедили.

– Правда, – уверяю я. – Честное слово. И если тебя это интересует, официально заявляю, что мы с Рупертом не трахаемся.

– Нет, – в ее голосе снова звучат холодные нотки, – не интересует.

– Значит, – весело продолжаю я, тактично умолчав, что на самом деле ее это очень даже интересует, и нечего врать, – никаких проблем нет, так?

– Конечно, нет, – подытоживает Руперт, обняв Крессиду за плечи и целуя в щеку.

– Просто это как-то, хм, ненормально. Разве нет? – спрашивает Крессида, не реагируя на поцелуй. – Но думаю, вы считаете это просто современным отношением к жизни.

– По-моему, это вполне нормально.Неужели лучше, когда двое людей, которые раньше питали взаимные чувства и даже были женаты, теперь не хотят иметь ничего общего и шарахаются друг от друга как психи?

Как это меня бесит! Так по-английски, так по-ханжески. Нет, в самом деле. Вот Руперт. Он был когда-то важной частью моей жизни. И я по сей день очень нежно к нему отношусь, в некотором смысле. И что мне теперь делать? Перестать с ним общаться только потому, что однажды мы спали в одной постели? Он меня не бил, не оскорблял и вообще был очень милым. Мы просто поженились не совсем обдуманно, но вполне обдуманно разошлись. И вот теперь какая-то Крессида, да и не только она, позволяет себе смотреть на меня свысока только лишь из-за того, что мы с Рупертом друзья и он иногда останавливается в моем доме на ночь. Почему? Почему это считается странным, если это самые что ни на есть нормальные отношения? Мой дядя Анри так любил свою бывшую жену, что пару раз в год спал с ней по старой памяти, и что? Кого это вообще касается, какое этим лицемерным, ничтожным ханжам дело? Так или иначе, в этих кругах приводить в пример дядюшку Анри не стоит.

– Нет, – медленно говорит Крессида, – наверное, это не лучше.

– Ну тогда, ради всего святого, ведите себя как взрослаяженщина! – говорю я, слегка переборщив в интонациях и вызвав тихое “полегче” со стороны Руперта.

– А вас не волнует судьба вашей дочери? – робко спрашивает Крессида.

– Хани? А что с ней? – Еще немного, и я окончательно выйду из себя. Я знаю, к чему она клонит. Сто раз это слышала.

– При моей работе...

– Крессида работает гувернанткой, – поясняет Руперт. – Но она делает карьеру. То есть она работает только в очень богатых семьях.

– Просто

я часто вижу, – продолжает она, – как развод сказывается на маленьких человечках.

– Случается, – соглашаюсь я. – Что ж, к счастью, у нас с Рупертом не было маленьких человечков. (Честное слово, я была свято уверена, что “маленькие человечки” – это эвфемизм для “карликов”. Наверное, у таких людей, как Крессида, все английские слова – эвфемизмы.)

– Но с вашим вторыммужем...

– Мы не были женаты. Крессида вздыхает:

– Ну, с вашим партнером. В социальном и личностном плане, – цитирует она, как отличница-зубрилка, – ребенок развивается наилучшим образом в условиях полной семьи с двумя родителями.

– Да что вы говорите, – вежливо удивляюсь я. – Замечательно.

– А ваша дочка, – продолжает Крессида, – растет без отца, понимаете?

– Зато с матерью, которая помешана на сексе, – с улыбкой добавляет Фрэнк.

Его попытка свести все к шутке не удалась. Фрэнк – просто уникум. Даже бровью не повел, ни тени смущения на лице.

– Многие дети растут без отца, – говорю я многозначительно, в упор глядя на Фрэнка. – Ничего с этим не поделаешь, Крессида. Вряд ли матери-одиночки стали таковыми оттого, что однажды утром им пришла в голову гениальная мысль забеременеть и потом разойтись с мужем. По-моему, никто не желает своему ребенку расти безотцовщиной.

Крессида трогает меня за руку:

– Я не имела в виду, что вы сделали это нарочно.

– Надеюсь, что нет. Ну так что же вы тогда имели в виду? Будьте любезны объяснить вкратце, потому что уже поздно и мне очень хочется спать.

– Да ничего особенного, я так просто...

– Спасибо, что поделились с нами своими соображениями. Кстати, хочу вам всем заметить, что, по моему убеждению, развод еще не означает конец дружбы между супругами. И если родители живут раздельно, это вовсе не значит, что их ребенок непременно страдает энурезом и психическими отклонениями.

– Простите, если я некорректно выразилась, – бормочет Крессида. – Но я действительно считаю, что семья имеет большое значение...

– Мы все считаем, что семья имеет большое значение, – резко обрываю я. – Только у одних из нас близких родственников оказывается больше, чем у других. Вот и вся разница.

– М-м, – мямлит Крессида, которая явно не изменила своего мнения, но в отличие от меня готова к примирению.

– А что касается секса, то, откровенно говоря, я не понимаю, почему, родив ребенка, я должна была превратиться во фригидную монашку. Не просветите меня в этом отношении? Видите ли, я не занимаюсь сексом на глазах собственной дочери. Я не прихожу к ней в комнату со словами: “Эй, детка, гляди, какого мама мужика себе урвала. Хочешь посмотреть, доченька?”

– Хм, вы правы.

– Рада, что мы это выяснили. Я иду спать. К своему ужасу, понимаю, что вот-вот заплачу.

– Нет, – говорит Фрэнк, кладя руки мне на шею и массируя плечи. – Останься.

Но его забывчивость меня сейчас тоже раздражает. Вот поэтому я и не могу поговорить с ним в открытую. Мне он очень нравится, мы славно провели вечер, но вот упомянули безотцовщину,а он и глазом не моргнул, да еще шуточки отпускал. По-моему, у него проблемы с моралью. Да, с нравственными ценностями. Извините за громкие слова, но этот человек бросил свою собственную дочь. И у него хватает наглости шутить по поводу моей одержимости сексом!