Почему у собаки чау-чау синий язык
Шрифт:
Позади меня произошел расчет, после чего Лёня, одевшись, как солдат по тревоге, то есть одним движением натянув на себя штаны и рубашку, бросился занимать очередь в столовую, пролетев, не останавливаясь, мимо газетного ларька на выходе с пляжа, где он обычно покупал в это время «Советский спорт» и дальше плелся за Наташей, читая на ходу газету.
– Вы не учите сына языку? – спросила у Наташи королева пляжа, не меняя позы.
– Не учат, – обиженно ответил Борька за Наташу, которая от неожиданности потеряла дар речи.
– Почему? – искренне удивилась Андрюшина мама, не понимая,
– А они на меня деньги жалеют, – захныкал вундеркинд, отомстив за подзатыльник, а у Наташи закатились глаза.
– Веревку они на тебя жалеют, – вмешался я, – и кляп.
Борька попытался плюнуть в меня, но из положения «лежа на животе» плевок не получился.
Саша отправился домой за деньгами. Зарвавшись на грузинах, он не посчитал нужным взять их с собой. Его ленинградские партнеры спокойно сидели, ожидая его, и курили. В отличие от прежних соперников по картам, в сторону Андрюшиной мамы пронзительных взглядов они не бросали и больше походили на двух плотников или каменщиков, с удовольствием отдыхающих после хорошего рабочего дня. Рассчитавшись, Саша подошел ко мне.
– На обед осталось? – спросил я.
– Осталось, чтобы отыграться, – ответил Саша.
На следующее утро на пляже нас ожидал сюрприз. К Андрюше приехал папа – светловолосый, загорелый, с абсолютным пробором, будто он с ним родился, в белых парусиновых брюках по штатской моде, с двумя карманами сзади, в голубой сорочке и в светло-коричневой замшевой куртке. Я себе из Польши тоже привез замшевую куртку, но у меня она была несгибающаяся, явно сделанная из животного, умершего своей смертью, при этом побив все рекорды долголетия. А тут даже издалека было видно, что замша куртки главы счастливого семейства тонкая и мягкая-мягкая. Дипломат, как мы его тут же прозвали, сильно смахивал на актера Жарикова из фильма «Три плюс два». Излишне говорить, что он нам очень не понравился.
– В человеке все должно быть прекрасно, – назидательно сказал мне Саша, – и он сам, и его баба…
Нам хотелось в присутствии Дипломата показать, что мы тоже из себя что-то представляем, и мы не нашли ничего лучше, чем вылепить из песка скульптуру. Поскольку мы ваяли ее с двух противоположных сторон, я пытался слепить бегемота, а Зегаль, не обращая никакого внимания на мое творчество, принялся за крокодила. Таким образом, у нас получался странный Тянитолкай. Сейчас бы нашу работу назвали ярким примером постмодернизма, но тогда мы еще не знали, что именно он сменит в нашей стране социалистический реализм, где не может быть бегемота с задом крокодила, или наоборот.
Сын Дипломата и блондинки смотрел на наше произведение с совершенно ошалевшим видом. Вероятно, его с рождения приучали, что во всем должен быть порядок.
– Мальчик, а у вас машина есть? – сладким голосом спросил Зегаль у ребенка.
– Есть, – ответил маленький махровый халат, не отрываясь от бегемото-крокодила или крокодило-бегемота, и добавил: – «Волга». – Потом подумал еще и закончил: – Голубая!
– А кто у тебя папа? – продолжал Саша.
– Торгпред, – сказал принц, снова задумался, но ничего не добавил.
– Не спрашивай, кто у него дедушка, – предупредил
– Мальчик, я тебя сейчас модной песне научу, запоминай. – И Саша запел. – Ты еврей и я еврей, голубые очи, едут все на целину, а евреи в Сочи! Запомнил?
– Да, – прошептал сын торгпреда.
– Споешь ее маме, но только перед сном. Хорошо?
– Да.
Чуть позже к нам подошла неприметная девушка. Она долго разглядывала наше произведение, а потом сказала:
– Я такое даже на Копакабане не видела.
Умеют же невзрачные девицы обратить на себя внимание.
– Вероника, – представилась девушка, – я из Бразилии.
– Откуда? – переспросил я.
– Из Бразилии, – повторила девушка, – город Рио-де-Жанейро.
Такое наглое вранье настолько сбивает с толку, что мы даже не сумели спросить у Вероники, каким чудом ее занесло в Прибалтику. Лёня и Наташа в этот день на пляж не пришли, что неудивительно после вчерашнего турнира в преферанс. Зализывали раны. Вот почему Вероника устроилась рядом с нами на их насиженном месте.
– Вы нас сейчас не отвлекайте, – попросил Саша, – мы работаем над сценарием. Девчонок брать будем? – спросил он у меня.
– Конечно!
– Только самых красивых!
Я предложил позвать в команду Лёню Шошенского и Андрея Налича. Это была с первого курса неразлучная пара. Лёня при любой возможности пел песни Галича, тогда полузапрещенного, и был внуком знаменитого в тридцатые годы писателя Ефима Зозули. А Андрюша Налич отныне самый знаменитый из нас, потому что, как я уже говорил, певец Петр Налич, как ни крути, его родной сын.
Уже после КВНа Андрей женился на девочке из нашего института, Вале, будущей маме певца, которую «Комсомольская правда» за присланный Валей на очередной конкурс рисунок назвала самой остроумной девушкой страны 1971 года. С тех пор и по сегодняшний день я от спокойной и рассудительной Вали не слышал ни одной шутки.
Сашка сказал, что надо взять в команду и нашего молодого друга Сережу Плужника (он был младше на два курса). Серега был не только писаным красавцем, но и вполне артистической личностью. Его папа сыграл главную роль – Антона Кандидова – в знаменитом советском фильме «Вратарь», и четверть века больше ничем не занимался, а только чисто по-русски наслаждался выпавшей на его долю необыкновенной славой.
Во время наших обсуждений кандидатов на всесоюзную славу Вероника вежливо молчала, потом, конечно, она взяла свое. Мы еще работали над деталями скульптуры, а на горизонте уже появились вчерашние вежливые ленинградцы. Саша с новыми силами принялся расписывать пулю. Догадываясь, чем все это кончится, я отправился гулять с Вероникой. Загореть на этом северном пляже можно было только в том случае, если неделю не то что не сходить с лежака, но и не менять на нем позы.
Не успели мы с Вероникой выйти на парковую аллею, ведущую мимо «Ранахоны» с пляжа, как нам навстречу вышел господин в шикарном банном халате с трубкой в зубах, окруженный стайкой девиц. Впечатление это производило такое, будто здесь снимают кино про западную жизнь или сюжет о Хью Хефнере, владельце «Плейбоя», о существовании которого я, естественно, тогда знать не знал.