Почёт ли – смерти приговор на Земле?
Шрифт:
По сотням разметавшихся страниц?
Отдашь им слово в личности своей
Внутри от нарочитых дней печали,
По смерти ли – прийти опять к твоей
Судьбе готического слова на лице?
Что будущий – ты ищешь за умом,
Сложённый вид проторённой дороги,
Ей открываешь солнце день за днём
И пашет твой тефлоновый проём,
Там где один устал – уму сомнением
Внутри обычной
Там были ложь и юмор на лице -
Таком же лишнем – в праве отнимать.
Искал ли счастье в одиноком сне,
Но город нищих в памяти растратил
Свою добычу страха для двоих
И одинокий склеп – под миром бытия.
Ты осуждал тот ветер верениц,
Искал у птиц затерянное счастье,
Но всех их выбил в юморе – под стих,
Что одиноко пишешь на Неве.
В почтамт – там относя ему углы
Вопроса мести к равному начальному,
Истории – доступному лицу
И без него – тот вымысел прощая.
Ты сам прошёл обратно к наглецу
Испить кровавый полдень на дозоре,
Где совесть ищет прах и это горе
Внутри растраты мифа о добре.
Ему тефлоновый замер сквозь идеал
Сегодня прав – он думает, что воля
Твоя – простору мысленная гладь,
Где одинокий ветер будет думать.
Искать морали верные шаги
И ей просить обдумать – это счастье,
На долгом берегу по той Неве -
Напрасно ли, но лучшему по мне.
Нерадивый почерк в силе обаяния
Минутный шум в потерянных ушах
Застыл – под правом смерти на тебе,
Чтоб думать в этом мифе – о любви,
Держа скульптуру счастья и погибели.
Ты – старый вал из низменной гряды,
В тебе пребудет слава – сквозь ходы
Моральных граней пищи от Богов
И тёртой формы времени до нас.
Чтоб думали мы этим – по любви,
Но шаг искали в счастье бытия
За этим ли притворством и свободой,
Когда осилит почерк – дрожь свою?
Почём ты стал на фатуме – идти,
Предчувствуя моральные забвения,
Как глаз элегии – доподлинно найти
Сегодня интеграл от слов любви?
Ты обаятелен и смерти и себе,
Сквозь чёрный мир – опально видит там
Твой дух слезы и почерком у сна -
Свои шаги – до безобразия холит.
Под чёрный крест нарезан идеал,
Под шагом мира,
Твой ветер о подземные ходы -
Он этим видит формы от беды.
Почуяв обаятельный восторг,
Взлетев от солнца прошлого, взрослея
Ты стал не уготованной игрой,
Под свод своих желаний им – лететь.
Погода точной былью на тебе -
Сегодня лечит век внутри сомнения
И каждый сон всё думает – о нас,
Предчувствуя свой чёрный монолог.
Не стал он нерадивой былиной,
Не этим сводом о бездонный дух,
Но ищет впалый миф – от этих рук
За вдохом пользы – мысли от любви.
Ты будешь идеальным от разлук
В модели монолога – ждать сегодня
Того, который видимостью сна
Не стал по силе – обаять свой век.
Он сам устал и смотрит на любовь,
Что жила словом – в чувствах у беды,
Но чёрный взгляд предчувствия воды
Всё тешит самость личного устоя.
Что жив твой нерадивый элемент
Внутри – очеловеченной природы тела,
Не знает он, что будущему враг -
Ты стал себе и в этом описал
Под уникальным светом бытия -
Простор моральной формы идеалов,
Но свет для обаятельной звезды -
Не форма страха – в сумраке ночном.
На вид – по нерадивой пелене
Случайности из игр подобной тени -
Ты ищешь славу – в собственной беде,
А сам таращишь подлинный рассвет.
Внутри огромных ран – у этой льдины,
Что вторит городу – обратные года,
Но знает чёрный мир, как иногда
Он видим был под смертью половины.
Голографическое тождество мучительной болезни
Осунулся под тысячами роз
К прилежной были складчатого я,
Не зная – думать ли в вопрос
Мучительного общества за нами?
Чтоб день искал приличные года,
Их нехотя в измученном столетии -
Голографически в искусство – на глаза
Ты проложил и этим бы не рад.
Что хворь твоя – не пагуба о грот,
А тысячи искусственных наречий,
Не пища, от которой видит взгляд,
Чтоб человеку мыслью – совладать
В пути манеры, мучаясь в болезни -
Искусства ли, но очерку сказать -
Ты так хотел, что превратился в ад
На снах понурой серости – теперь.
Всё ищешь смерть и подлые глаза,
А чёрный сгусток воронит наследие