Почти что сломанная жизнь
Шрифт:
– Он больше мне не брат.
– Доминик, возможно, возникло какое-то недопонимание. Это не мог быть он. Ты не можешь прийти к такому ужасному заключению, не дав ему объясниться.
– Я ничего ему не должен. Все, что мне нужно было знать, сказало тело Эйлин. Мам, она только услышала его голос и потеряла контроль над мочевым пузырем.
– Она обмочилась?
– приподнимая плед, спрашивает мама.
– Да.
– У меня есть пара новых трусиков, еще в упаковке, и пижамные штаны, которые
Я поворачиваюсь к Эйлин.
– Давай же, детка. Перед нами целая жизнь, которую предстоит наполнить новыми воспоминаниями и впечатлениями, но мы не сможем все это осуществить, если ты не откроешь глаза.
– Я понижаю голос и шепчу ей на ушко: - Я всегда буду защищать тебя. Пока я рядом с тобой, тебе больше никогда не будет больно.
– Доминик, - зовет меня мама, отвлекая от моей девочки.
– Я люблю тебя больше собственной жизни, - шепчу я, целуя ее в щеку и проводя вверх вниз по ее руке.
– Я обмою ее и переодену, сынок. Пойди, перевяжи руку.
– Нет, мам, я сам все сделаю.
Мама закусывает губу и разворачивается, чтобы уйти.
Я раздеваю Эйлин, вытирая ее сухой частью юбки, которую только что с нее снял. Вынимаю трусики из упаковки и натягиваю их на нее, потом просовываю ноги Эйлин в пижамные штаны и, приподняв ее, натягиваю их на бедра. Я поднимаю ее и, завернув в одеяло, перекладываю на другой диван. Не хочу, чтобы она проснулась, и ей стало неловко, когда приедут полиция и парамедики. Сейчас, в такое трудное для нее время, ей необходимо сохранить все возможное достоинство.
– Мам, - зову я.
– Тебе нужна помощь, Доминик?
– Нет, все готово. Но мне надо, чтобы ты сложила все ее одежду в мешок, на случай, если это понадобится полиции. Не думаю, что Эйлин когда-нибудь захочет снова ее надеть. Если полиции одежда не понадобится, выброси или уничтожь. Мне все равно.
– Хорошо. Подожду, пока полиция скажет, что с ней делать. Послушай. Если твой брат….
– Он мне не брат. Он это сделал.
– Если это Оскар, тогда он будет иметь дело с законом.
Я пробегаю окровавленными руками по волосам, потом растираю свое лицо.
– Если только я до него раньше не доберусь.
– Доминик, - окликает меня отец, находящийся рядом с Оскаром.
Я поднимаюсь и выхожу, замечая, как отец открывает дверь четырем полицейским.
Они обводят взглядом Оскара, лежащего на полу в луже крови, потом меня. Видят мои треснутые, испачканные кровью руки. Незамедлительно один из них достает пистолет и кричит мне лечь лицом на пол, вытянуть руки в стороны, ладонями вниз.
Я выполняю их требования, и один из полицейских подходит ко мне, надевая наручники.
– Я помогу вам встать, - говорит он, подхватывая меня за руки, когда я поднимаюсь.
Другой
– Я офицер Свинни. Что с ним случилось?
– спрашивает он меня.
– Я выбил из него дерьмо, - отвечаю я.
– Похоже на то. Тогда зачем вы это сделали?
– Потому что он изнасиловал мою девушку.
– Брови Свинни удивленно приподнимаются.
Прибывшие парамедики осматривают Оскара, стонущего от боли.
Гад. Мне стоило прикончить его.
Оскар оборачивается и слегка кивает Свинни.
– О нем не волнуйтесь, отвезите мою девушку в больницу. Она вон там.
– Подбородком я указываю на гостиную.
– Она потеряла сознание, и я не могу привести ее в чувство.
Один из парамедиков идет к ней, и при мысли, что теперь о Эйлин позаботятся, у меня отлегает от сердца.
– Убедись, что он в наручниках, - приказывает Свинни одному из полицейских, глядя на Оскара.
– Мам, поезжай с Эйлин. Если она проснется до того, как меня освободят, скажи, что я приеду, как только смогу.
– Разумеется, - целуя меня в щеку, говорит она.
– Ладно, давайте-ка отвезем их в отделение и там разберемся, - говорит Свинни и ведет меня к двери.
Зажатого между двумя полицейскими офицерами, меня выталкивают за дверь.
Уводя все дальше и дальше от моей красивой, храброй девочки Эйлин.
Глава 28
Доминик
– Мистер Шрайвер, с вами пришел увидеться ваш отец, - объявляет молодая женщина-офицер, за которой следует отец.
Я уже почти час сижу в этой холодной, пустой комнате. Наручники сняты, но я все равно ощущаю себя здесь как в клетке.
У меня еще не брали показаний, и я не имею ни малейшего понятия, что творится вне этой комнаты. Никто ничего не говорит мне о состоянии Эйлин или Оскара. Не то чтобы мне есть до него дело.
– Папа, - говорю я, вставая и идя к нему.
– Что происходит с Эйлин?
– Спасибо.
– Отец любезно благодарит офицера, и она уходит, закрывая за собой дверь.
– Пап?
– Сынок, нам нужно кое-что обсудить.
– Отец садится в кресло напротив того, в котором сидел я. Поставив локти на стол, опирается подбородком на руки, как будто этот разговор ему в тягость.
Я улавливаю проблеск какой-то незнакомой эмоции в его глазах, что-то, чего я никогда не видел раньше. Неожиданно до меня доходит, что он чувствует.