Почти непридуманные истории для взрослых
Шрифт:
У Мишки квартира на Столовом переулке, угол Мерзляковского, я там часто бываю. Он мой друг с самого детства. Мы на Покровском бульваре жили, вместе ходили в 661-ю школу на Покровке, потом в один институт пошли, МАИ. Я закончил его, работал на «Салюте», который производил ракетные двигатели на твердом топливе. Мишка институт так и не окончил – на третьем курсе влюбился и сорвался. Учебу забросил, бегал на свидания с единственной девочкой на нашем факультете, Светкой Авдеевой. Они как-то очень быстро поженились и обзавелись двумя детьми-погодками.
Мишка устроился на работу к отцу в «Ремонт бытовой техники», а позже раскрутил собственное
И вроде все у Мишки было хорошо, и семья дружная, и достаток более чем. А потом как-то начало все разваливаться, одно за другим. Сначала ушла жена. Но не просто так ушла, развод и девичья фамилия. Она бросила Мишку и детей и уехала в Германию. Влюбилась в немца. Не могу поверить, что такое вообще возможно, это же немцы, мы их генетически по определению не можем любить. Потом бизнес его как-то пошатнулся. Рынок теперь принадлежал крупным компаниям, и Мишка со своей небольшой фирмой стал тонуть. У нас с ним в одно и то же время все случилось.
У меня вот что. Первая моя икона настолько меня радовала, что я обязательно стоял утром возле нее и просил архангела Михаила защищать меня от всех бед. Так и было. Я не заболел, даже когда вся контора свалилась с гриппом. Я не сел в машину с друзьями, решив пройтись пешком, а они попали в аварию. А когда, помните, в Казани самолет разбился, я должен был лететь этим рейсом, но накануне сильно отравился и поменял билеты. А по мелочам даже и говорить не буду.
В тот Новый год я ездил к семье брата на Кипр. Обосновались там лет шесть назад, прижились и возвращаться в Россию не собираются. Они свозили меня в монастырь Святого Неофита, что под Пафосом. Место тихое и красивое. Там я познакомился с местным иконописцем Кристосом Димитриосом. Уровень английского у нас одинаковый, но мы хорошо понимали друг друга. Он мне рассказал, что учился иконописи в монастыре. Учитель-монах его бил, если тот плохо выводил линии. И спрашивает: «А вас бьют на иконописи?» Я хохотал до коликов в животе. У нас учитель – прекрасная молодая женщина, очень умная, веселая, с хорошим чувством юмора, совсем не зануда. Она добрая, к своим ученикам относится с любовью и терпением, а бывают, я вам скажу, такие, что, будь я на ее месте, подзатыльники бы отвешивал точно.
Мы сидели в его мастерской, разговаривали и пили кофе. Вдруг упали свечи с подсвечника, загорелась бумага. Кристос просто взял и плеснул кофе на огонь, как бы между прочим:
– Да ну их! Я не обращаю внимания.
– На что? – спрашиваю.
– На них. Тут постоянно что-то загорается, падает, летает. Иконопись это такое дело… Но я их не боюсь, пишу все равно.
Я показал Кристосу фотографию моей первой иконы. Он похвалил и сказал, что я еще много напишу, а это не первая икона, а нулевая. Так говорят.
Домой прилетел перед Рождеством. Открыл дверь, которая как-то странно поддалась, вроде на два оборота ключа закрывал. Зашел и ахнул. Все вверх дном, матрас перевернут, одежда из шкафов выброшена. Я бросился к столу, там «ролекс», подарок от отца. Какое там, ни часов, ни ручек, даже зажигалок не осталось. Украли
Конечно, я написал заявление в милицию. Там сказали, что это наркоманы, что пасут тех, кто на праздники уезжает. Вряд ли найдут, но если что – сообщат. Звоню Мишке, а он мне, мол, чувак, пусть будет это самое страшное, что с тобой произошло. Светка увезла детей в Германию, навсегда, я дал им разрешение, не могу вести с ней войну, дети пострадают. Я банкрот, и у меня обнаружили опухоль. Я так и сел: что значит опухоль? Может, ничего страшного, может, вырежут, и все обойдется… Я очень переживал за Мишку, но утешать его мне как-то не хватало слов. Мы напились с ним в хлам, поныли друг другу. Ему, правда, было о чем ныть.
В феврале Мишке делали повторную операцию на Каширке. Я в это время был в одном офисе на Соколе по работе. Закончив дела, решил заскочить в церковь. Служба уже закончилась, в храме оставались несколько посетителей да бабушки, что отскребают свечной воск с полов. Я мысленно помолился о Мишке, чтобы все прошло хорошо, и спросил у старушки, какому святому поставить о болящем.
– Так вон Пантелеймону ставьте. А зовут как?
– Меня? – удивился я.
– Болящего вашего.
– Михаил.
– Ну вон Михаила Архангела просите, он защитник, тоже помочь должен, – и она махнула рукой к стене возле окна.
Там стояла икона. Когда я подошел поближе, то не поверил своим глазам. Это была моя икона, мой «Архангел Михаил». Я вскрикнул от радости: «Это она!» Потом долго стоял и улыбался, просил о Мишке и расспрашивал, как же ты сюда попал, мой «Архангел Михаил»? Старушка провожала меня взглядом, как юродивого, с благообразным почтением.
В воскресенье я снова вернулся в эту церковь. У моего «Михаила Архангела» стоял букет цветов. После службы я спросил у священника, откуда у вас эта икона?
– В дар принес мужчина, имени не назвал. Икона хорошая, написана современным иконописцем, но в каноне, школа хорошая, по рублевской прориси. А что?
– Нет, ничего, – сказал я. – Спасибо.
Мишка поправился. Все у него хорошо. После химии он быстро пришел в себя. Я за компанию с ним подстригся налысо. Мы ездили на рыбалку на Волгу, пока он был на больничном. Поймали штук пять лещей и щуку. Светка с детьми через полгода вернулась. Я ж говорю, немцев невозможно любить. Мишка ее простил. Бизнес мы построили с ним новый, у нас теперь интернет-магазин запчастей. А все свободное время я пишу иконы.
Любовник
Уменя есть любовник. А что тут такого? У многих моих подруг он тоже есть. Скажете, аморально? Ну и что? На свете полно других более страшных вещей, как, например, агрессия, войны, убийства, преступления разные, да мало ли… Мы знакомы с ним давно, пять лет. Каждый раз, когда мы встречаемся, он клянется мне в вечной любви, а потом возвращается домой и ест борщ, приготовленный женой.
– Кушай, милый, наверное, проголодался на работе?
– Угу… Подлей еще.