Почти понарошку
Шрифт:
– Бывает. У нас дожди шли сильно, трава растет. Рассаду забивает. Завтра возьмемся за прополку. После обеда сгоняешь в поселок – чай заканчивается. Интернет я оплатил. Тебе полную? Или будешь продукт переводить?
– Не буду.
– Вот и чудненько.
Еще одна, несомненно, позитивная черта Льва Борисовича заключалась в ненавязчивости. Сказано пить, значит, пить. Что тоже прекрасно шло под битлов. В некотором смысле они с Германом были похожи. Во всяком
Спать легли рано. На улице снова лило, как из ведра. Потому прополка, скорее всего, отменялась. Капли дождя еще долго стучали по стеклу, и Герман слушал этот стук, пока не провалился в сон.
А на следующий день он сбил человека.
По-прежнему лил дождь, не прекращаясь ни на минуту. Траве на радость, дяде Лёве на огорчение. Голова с утра немного фонила, и доктор Липкович рассудил, что влажный, свежий воздух может способствовать восстановлению трезвой мысли. И повод – чай – тот самый, которым нельзя было ни в коем случае пренебречь.
Дорога была скользкой – от дождя и слякоти, в которую превратилась дорожная пыль. Герман, чувствуя, что машина не всегда его слушается на поворотах, вел аккуратно и не торопясь. Равнодушно слушая шутки радио-диджеев, он следил за равномерным движением дворников, заставляющих, вопреки законам физики, течь воду вверх, когда резко вздрогнул от громкого визга шин по мокрому асфальту.
Это уже потом он понял, что сам вдавил педаль тормоза, когда слишком поздно заметил что-то, влетевшее в бочину.
Выскочив из машины, Липкович кинулся к тому, что сбил. Или что пыталось сбить его.
Между тем ярко-синее «что-то» барахталось, грохотало железом, чавкало грязью, шелестело дождевиком и перепуганно фыркало. Когда железо, оказавшееся велосипедом, было отброшено в сторону, а «что-то» сдернуло с головы капюшон, на Германа уставилась пара ярко-голубых глаз под взлохмаченной темно-русой челкой.
– Машина цела? – зачем-то спросило «что-то».
– Что ей сделается от вашего… вы-то как? – спросил Герман, протягивая ладонь. – Руки, ноги целы?
– Наверное, - отозвалось пушистое создание. Подняло, было, ладошку. И обнаружило, что та перепачкана грязью. Нахмурилось и, вместо того, чтобы подать ее Липковичу, сперва вытерло о ткань юбки. И только после этого приняло помощь. Наконец, оказавшись на ногах и тихонько охнув, сбитая барышня, а это была все-таки барышня, сообщила: - Асфальт скользкий, поворот резкий. Не успела затормозить.
–
– Аф! – выдохнула девушка, морщась. Дождь продолжал стучать по ее синему дождевику, она осторожно убрала ногу и скрыла ее под целлофаном. – Жить буду. А вы… вы бы тоже… смотрели!
– Давайте подвезу, - пропустив ее замечание мимо ушей, сказал Герман, - вам куда?
Она уныло посмотрела на валяющийся под ногами велосипед, тряхнула уже изрядно намокшей и оттого несколько менее пушистой головой, но решительно проговорила:
– Спасибо, но я как-нибудь сама.
– Какой сама под таким дождем? Ну-ка живо садитесь, - скомандовал Герман, - и говорите куда ехать.
Он распахнул перед ней дверцу и подтолкнул ее к машине. Она резко обернулась, охнула, по всей видимости, от боли – нога-то болела – и упрямо показала на груду железа:
– У меня есть колеса!
– Колеса довезем в багажнике. Садитесь, говорю! Иначе к вашему колену добавится пневмония.
– У меня крепкий организм! И дождь не холодный, - проворчала она, но все-таки пошкандыбала к автомобилю. – За дорогой бы лучше внимательнее следили!
– Обязательно, останетесь в целости и сохранности, - усмехнулся Липкович. – Так куда ехать?
– Пересечение Журавлева и Толстого. Знаете?
– Знаю, - ответил он и завел машину.
В багажнике на ямах, не видных за ливнем, обиженно погромыхивал велосипед. Хозяйка велосипеда, наоборот, не издавала ни звука. Герман же на перекрестке, который должен был привести их к нужному адресу, повернул в другую сторону. И в этот момент пассажирка «зазвучала». Сначала подскочила на месте, потом посмотрела на водителя. И, наконец, вскрикнула:
– Да не туда! Так вы за поселок выедете!
– Выеду, - со знанием дела подтвердил Герман.
Она застыла, внимательно рассматривая его профиль. В глазах отразился весьма широкий спектр самых разнообразных эмоций. Но снова, в который раз за их короткое знакомство, из всех осталась только упрямая решительность. И она рванулась к дверце, по всей видимости, намереваясь выпрыгнуть на ходу. Только вот отстегнуться забыла. И, обнаружив это, завозилась с ремнем безопасности.
– Перестаньте дергаться! – сказал Липкович и убрал ее руку с замка ремня. – Я обработаю вашу рану, вы успокоитесь, а мой дядя посмотрит ваш велосипед на случай, если ему тоже требуется помощь. Потом отвезу вас на ваш перекресток.