Почти понарошку
Шрифт:
Герман молча кивнул. Он словно уперся в стену, за которой была пустота. Такая же пустота была и внутри него самого. Что может быть дальше? Делать вид, что ничего не произошло? Или послать все к черту: прожитое вместе, планы, саму Юльку… А что делать с тем, что он ее любит?
– Нам лучше сейчас разойтись, - ее звонкий голос прозвучал достаточно громко, чтобы перекрыть рев двигателя.
– Уверена? – спросил он спокойно, почти равнодушно.
– Уверена. У нас разные приоритеты. На прошлой неделе
– Он способен на экспромт?
– Не попробуешь – не узнаешь.
– Успехов! – буркнул Герман.
– И тебе тоже всего… хорошего, - она помолчала, снова задумавшись, и отвернулась к окну. А потом тихо добавила: - И вовсе не обязательно расставаться врагами. Отвези меня к моим. Пока будешь в отпуске, я отопру от тебя свои вещи. Вернешься – поговорим.
– О чем?
– Я отдам тебе ключи, ты пригласишь меня выпить кофе. И мы оба поймем, что все правильно.
– Ты это уже понимаешь. Давно?
– В данную конкретную минуту – окончательно! Гера! Ты себя слышишь? Я тебя бросаю, а ты на меня наорать даже не можешь по-человечески! Это ненормально!
– Я люблю тебя, - сказал он негромко, будто это объясняло все на свете.
– Вот сейчас жалостливо получилось. Я тронута. Но, честно говоря, если б ты мне за аборт по роже дал, я бы в нас больше верила.
Они больше не сказали друг другу ни слова. Пока добрались домой, пока она собирала вещи, пока он вез ее к родителям. Герман до последнего ждал, что она передумает, остановится, что-то скажет, обернется. И знал, что этого не случится. Юлька всегда отличалась решимостью – она умела вырывать с корнем. В отличие от него…
***
Лев Борисович Липкович относился к жизни с выдержкой истинного философа. Если за окном идет дождь, он пьет горячий чай и слушает Битлз. Если бестолочи из редакции рубят на корню серию очерков, для которой он полгода собирал материал, он пьет горячий чай и слушает Битлз. Если вишневое вино в погребе прокисло, вопреки законам логики и богатому опыту винодела-самоучки, он пьет чай и слушает Битлз. Если не сложилось ни с семьей, ни с карьерой – это еще не повод беспокоиться. Это повод выпить чаю и послушать Битлз.
В общем-то, именно этим он и занимался обыкновенным июньским вечером в родовом гнезде Липковичей неподалеку от поселка городского типа Козелец Черниговской области. И еще читал какую-то ерунду, полученную накануне из издательства. «В этом что-то есть, Лева!» - значилось в коротком послании главного редактора. «Есть, есть, - мысленно отвечал Лев Борисович. – Полторы тонны самолюбования и пару кило здравого смысла».
Не выдержав, захлопнул ноутбук, закрыл глаза. И четко расслышал шуршание гравия во дворе. Расплылся в улыбке, вскочил с кресла и направился встречать гостя.
– Привет, дядь Лёв, - поздоровался Герман, доставая
– Неплохо в пределах статистической погрешности. Как добрался?
– Быстро. Я тебе подарок привез.
Он подошел ко Льву Борисовичу и протянул пакет. Выглядел так, будто и не случилось ничего: чисто одет, гладко выбрит. Разве что благоухал другим одеколоном – подаренный на День святого Валентина был выброшен в мусор. Это была единственная вспышка гнева с той минуты, как ушла Юлька.
Утром он позвонил дядьке и, одновременно спрашивая и сообщая, сказал, что приедет. В этом отношении Лев Борисович был крайне удобен, у себя он принимал Геру всегда, когда бы тот к нему ни заявился.
Липкович-старший повертел в руках пакет, развернул и криво усмехнулся. Внутри обнаружился редкий парлофоновский винил битловского A Hard Day's Night 1964 года с оригинальным внутренним конвертом. Очередная прелесть для сдувания пылинок.
– Угодил, - хмыкнул Лев Борисович. – Чай будешь?
– Буду, - сказал Герман и прошел в дом. – Только сумку брошу и приду.
Здесь у него была своя берлога, расположенная на втором этаже. Деревянный пол всегда поскрипывал под ногами, отчего было слышно другим обитателям, спит хозяин комнаты или бодрствует. А в большое окно были видны заводь Остра, густо поросшая изумрудной ряской, и пологий берег с высоким рогозом.
– Давай, давай! – пробормотал дядька, глядя ему в спину, и протопал следом. Сделал музыку чуть тише. Поставил пластинку на полку со своими драгоценными раритетами. И поплелся на кухню готовить чай. К чаю нашлись печенюшки. Ну и, кроме печенюшек, картофельные вареники со шкварками свежесваренные, овощной салат, сметаной заправленный, пара тарелок с нарезками магазинными и бутылка «Белого аиста» – на всякий случай.
Когда Герман вошел на кухню, все это чудесным образом оказалось на столе.
– Чем богаты. Я не готовился, - сообщил дядька будничным тоном, прекрасно, между тем, понимая, что племяннику его готовка по барабану.
– Ну как обычно, - усмехнулся Герман и сел за стол, потянувшись за варениками – фирменным блюдом Льва Борисовича. – Если я на весь отпуск – ничего?
– Как пожелаешь. Что отец?
– Нормально. У него сейчас арбузный период.
Валентин Борисович Липкович увлекался карвингом, упорно совершенствуясь в своем мастерстве.
– Потрясающе. Ты решил со своим Цюрихом?
– Решил.
– Вот и правильно, - удовлетворенно кивнул Лев Борисович. – А с Юлей?
– Мы разошлись.
На мгновение завис и Лев Борисович. Но надо отдать ему должное – раздуплялся он еще быстрее, чем великий и ужасный. И уж точно в разы превосходил по скорости Юлию Нескородеву. Потому, как только очухался, решительно придвинул рюмки и сказал: