Под алыми небесами
Шрифт:
Миммо, вероятно, думал о том же, потому что он сказал:
– Придется копать не меньше трех метров.
– Больше, – возразил Пино. – Мы не можем копать вертикально. Нужно под углом, чтобы можно было выползти.
4
Они работали ледорубами, топориком, металлической лопаткой, прорывались через завал. Они копали под углом в семьдесят градусов к дверной раме, делали проход, по которому можно проползти. Начало первого метра далось им относительно легко. Снег был рыхлый. При ударе ледорубом
– Мы прокопаемся до наступления темноты, – сказал Миммо, отбрасывая снег в самый дальний угол хижины.
Лампа у Пино погасла, и они остались в полной темноте.
– Черт, – сказал Миммо.
– Мамочка! – захныкал Антони.
Синьора Наполитано сказала:
– Как копать в темноте?
Пино зажег спичку, вытащил две молельные свечи. Всего у него было три, как и у Миммо. Он зажег их, поставил над и под дверью. Теперь у них не было сильного луча лампы, но вскоре их глаза привыкли, и они принялись долбить занос, который уже превратился в монолитный блок из льда и снега. Разогретые трением при сходе лавины, ледяные и снежные комья местами по твердости не уступали цементу.
Продвигались они с черепашьей скоростью. Но каждый выдолбленный комок был поводом для радости, и постепенно начал образовываться туннель шире плеч Пино. Сначала метровой, потом двухметровой глубины. Работали они по очереди. Забойщик скалывал лед и снег, двое других сгребали сколотое в хижину, где сидели в углу семья Д’Анджело и синьора Наполитано и смотрели, как растет снежная горка.
– У нас хватит места для всего снега? – спросила беременная женщина.
– Если не хватит, растопим печку и расплавим часть, – сказал Пино.
К восьми часам вечера они, по оценке Пино, прошли четыре метра от двери, когда он был вынужден остановиться. Его руки больше не могли поднять ледоруб. Ему нужно было поесть и поспать. Им всем нужно было поесть и поспать.
Он распределил остатки провизии, а Миммо и синьор Д’Анджело собрали печку. Половину припасов Пино разделил на шесть частей, и они поели вяленого мяса, сушеных фруктов, орехов и сыра. Потом выпили еще чая, и Пино растопил печку и загасил свечи.
Два раза за ночь ему снился сон о том, что он похоронен заживо в гробу, и он, вздрогнув, просыпался, слышал дыхание других и тиканье остывающей печки. Снег таял на земляном полу, и Пино понимал, что вскоре будет лежать в холодной грязи. Но он так устал, а его мышцы так болели и ныли, что ему было все равно. Он заснул в третий раз.
Несколько часов спустя Миммо толкнул его. Он зажег предпоследнюю свечу.
– Шесть утра, – сказал Миммо. – Пора выбираться отсюда.
Снова было холодно. Кости у Пино болели. Ныли все суставы. Он разделил остатки еды и воды, которую растопил на печке перед сном.
Синьор Д’Анджело первым взял ледоруб. Он продержался двадцать минут. Миммо проработал тридцать, после чего выскользнул из туннеля весь в поту, мокрый от плавящегося льда.
– Я оставил там топорик и последнюю свечу. Тебе придется ее зажечь, – сказал он.
Пино заполз в туннель, длина которого, по его оценке, достигала теперь пяти метров. Упершись в забой, он повернулся и чиркнул спичкой –
Он с яростью набросился на снег. Рубил, колол, отламывал куски снега. Собирал, отодвигал, отталкивал ногами мерзлые осколки.
– Не спеши! – крикнул Миммо после тридцати минут работы. – Мы за тобой не успеваем.
Пино замер, глотая воздух, словно после долгого бега, посмотрел на свечу, от которой оставался теперь короткий огарок, шипевший, когда на него с потолка туннеля падали капли.
Он передвинул свечу, поставил в нишу, вырубленную им в снегу, а потом продолжил работу, но теперь медленнее, более осмысленно. Он искал трещины в поверхности, пытался врубаться в них. Куски льда стали отламываться треугольниками и странной формы плитками длиной по десять – двенадцать сантиметров.
«Снег стал другой», – подумал он, растирая гранулы в руке.
Комки были мягкие, а ограненные кристаллы были похожи на бриллианты его матери. Он задумался. Такой снег может обрушиться вниз. Пока они прорубались через твердую массу, он и не думал о том, что забой может обрушиться. А теперь эта мысль застряла в его голове и не давала покоя.
– Что тут у тебя? – спросил Миммо, подобравшийся к нему сзади.
Пино не успел ответить – огарок вспыхнул напоследок и погас, и они погрузились в полную темноту. Он закрыл лицо руками, эмоции захлестнули его: ему казалось, что и он погаснет, как свеча, и мир погрузится в темноту. Страх, безнадежность, неверие переполняли его.
– За что? – прошептал он. – Что мы?..
– Пино! – прокричал Миммо. – Пино, посмотри!
Пино поднял голову и увидел, что в туннеле теперь уже не так темно, как ночью. Сквозь забой туннеля внутрь проникало неяркое серебристое свечение, и слезы отчаяния превратились в слезы радости.
Они почти добрались до поверхности, но рыхлый снег, как и опасался Пино, два раза обрушивался, заставляя отползать назад и снова прокапываться наверх, но наконец его ледоруб прорубился наружу, сопротивления снежной массы больше не было.
Когда он убрал ледоруб, внутрь хлынул солнечный свет.
– Я пробился! – закричал он. – Пробился!
5
Синьора Наполитано, синьора Д’Анджело и дети радостно закричали, когда он высунул голову, а потом и плечи на поверхность. Буря давно закончилась, и холодный горный воздух был свежим и ароматным. Чистое, кобальтово-синее небо. Над каменным полем лежал новый слой снега, достигавший почти пятнадцати сантиметров. Высоко над ними торчал зубец Гропперы, Пино видел его неровные контуры.
В некоторых местах снег сошел, и поверхность горы стала почти голой. Камни, земля и низкие деревья были засыпаны новым снегом. Видя все это, Пино почувствовал неодолимую силу лавины и понял, что они лишь чудом остались в живых.
Синьора Д’Анджело тоже так считала, как и ее муж, появившийся следом за детьми. Миммо вышел после синьоры Наполитано. Пино еще раз спустился в хижину, взял свои лыжи и вещи, вытолкал их наверх по туннелю.
Выбравшись наконец из туннеля, он чувствовал усталость и благодарность.