Под Андреевским флагом. Русские офицеры на службе Отечеству
Шрифт:
— Что, Кузьма, на этот раз не выкусите?
Кузьма, кажется, рязанский мужичок, в синем армяке, с окладистой бородой, с скуластым умным и хитрым лидом, стал огрызаться:
— Да много ли тут и всего–то, если бы были перила и окна? На все ведь справочные цены.
— Ну, уж чтобы вы не нашли, с вашим инженером, на чем украсть? — сказал, помнится, Перелешин [107] , впоследствии погибший на «Весте».
107
Перелешин
Кузьма посмотрел на него заискрившимся лукавым взглядом и сказал с удивившей меня откровенностью:
— Ну уж, не найти. Чай, у нас головы–то не опилками набиты. Найдеем. Теперь–то мы вашего капитана еще пуще того прижмем. Не мудри он!
Кузьма смеялся, офицеры тоже смеялись, и только мне с непривычки казалась поразительной эта циническая откровенность.
В другой раз Верховский поручил мне расчертить все отдельные части медной цилиндрической мины, чтобы сдать крупный заказ артиллерийскому заводу в том же Кронштадте. Чертежи вернулись с завода с расценкой. Взглянув на них, я был прямо поражен явным и ни с чем не сравнимым хищничеством: простые медные дюймовые винтики были оценены по семи рублей. Я был молод и наивен. Верховский мне казался очень порядочным человеком, и я не удержался от выражения удивления. Лицо его слегка вспыхнуло, и он тотчас же послал матроса за мастером, делавшим расценку. Явился субъект в мундире чиновника военного ведомства, с лицом еврейского типа. Я слышал из–за дверей, как Верховский кричал и горячился: «Я вас под суд отдам. Лично поеду к Генерал–адмиралу. Это грабеж».
Субъект возражал что–то слегка визгливым и смиренным голосом. Когда он вышел из кабинета, лицо его было красно и все в поту, но губы передергивала ироническая и, как мне казалось, все–таки торжествующая улыбка. Через день или два расценки вернулись исправленными, но исправления были таковы, что казались просто насмешкой. Вероятно, в моем взгляде Верховский опять заметил недоумение. Он понял настроение «неопытного студента» и, глядя на меня своим умным и твердым взглядом, сказал:
— Я мог бы уже десять раз отдать этого мерзавца под суд. Но ведь я знаю: на его место будет назначен такой–то, фаворит генерала NN, русский, но вор в десять раз загребистее. С тем будет ее труднее. Ну, а мне, — закончил он, твердо отчеканивая слова, — нужно, чтобы шла моя деловая работа. Бороться с общими порядками мне некогда. Я человек деловой».
Стоит, правда, признать, что усилия Верховского и позже далеко не всегда давали результат. Достаточно привести два примера, наиболее типичных для постройки боевых кораблей на столичных казенных верфях — эскадренного броненосца «Сисой Великий» и канонерки «Храбрый» [108] .
108
Оба корабля строили в казенном Новом Адмиралтействе в Санкт–Петербурге.
Третьего марта 1897 г. на служившем в Средиземном море «Сисое Великом» произошел сильнейший взрыв в кормовой башне — 305–мм орудие главного калибра выстрелило при
Корабль был поставлен в ремонт во французский военный порт Тулон, причем при осмотре французскими инженерами были выявлены вопиющие факты из ряда вон плохой работы отечественных верфей. «Чрезвычайно тяжелое для русского сердца впечатление», — рапортовал в Санкт–Петербург командир строившегося в Тулоне крейсера «Светлана» капитан 1–го ранга Алексей Михайлович Абаза. Французы «покачивали головами и переглядывались».
По верхней кромке брони вдоль всего борта шла 30–40–миллиметровая щель. Ее «прикрывала» замазка. Вываливались заклепки трапов, палубный настил был изготовлен из гнилого дерева. Более того, не были заклепаны даже отверстия в переборках погребов боеприпасов.
В 1900 г. в док Тулона попала мореходная канонерская лодка «Храбрый». Корабль, официально вступивший в строй всего два года назад, уже требовал серьезного ремонта. При осмотре судна выяснилось, что построено оно не лучше «Сисоя Великого». Так, переборки доходили до палубы, щели забиты клиньями и суриком. На броневой палубе зазоры между плитами составляли больше 5 миллиметров, а магистральная водоотливная труба по фланцам давала сильные течи. Более всего изумил французов иллюминатор, выполненный из дерева и покрытый сверху латунью. Ремонт обошелся казне в дополнительные 172 239 рублей.
Примечательно, что, в отличие от погибшего в мае 1905 г. в Цусимском сражении «Сисоя Великого», «Храбрый» отличился изрядным долголетием. Из боевого состава уже Советского флота канонерка была выведена лишь в 1956 г. (правда, после серьезной перестройки).
Впрочем, борец за казенную копейку адмирал Владимир Верховский умер хотя бы своей смертью. Куда печальнее окончил свои дни другой известный борец с воровством — командир легендарного брига «Меркурий» капитан 1–го ранга Александр Иванович Казарский.
Казарский был произведен в мичманы уже в 16 лет, а в 21 год он стал лейтенантом. До назначения командиром брига «Меркурий» в 1829 г., он успел покомандовать бригом «Соперник», а затем и одноименным транспортом. За успешное руководство боем с двумя турецкими линейными кораблями его наградили орденом Святого Георгия четвертой степени, досрочно произвели в капитаны 2–го ранга и назначили флигель–адъютантом императора Николая Первого. Как и всем офицерам–членам экипажа «Меркурия», командиру брига была назначена пожизненная пенсия в размере двойного оклада жалованья.
Затем Казарский командовал фрегатом «Поспешный» и линкором «Тенедос». С 1831 г. он исполнял «особые поручения» императора и в том же году был произведен в капитаны 1–го ранга.
Умер Казарский в 35 лет во время ревизии Черноморского флота. Утверждали, что он был отравлен.
Ревизия Черноморского флота была проведена, в основном, в 1832 г. Специальная комиссия Адмиралтейств–совета обнаружила в финансовых отчетах за два предыдущих года массу «нестыковок», однако главный командир Черноморского флота и портов Черного моря адмирал Алексей Самуилович Грейг отказался менять что–либо в отчете. На напоминание императора Николая Первого том, кто несет личную ответственность за финансовые недочеты, главный командир ответил: