Под чёрным флагом
Шрифт:
– Понятно. А не помните, подъезжал ли к больнице какой-нибудь большой чёрный джип, и не вспомните ли вы, кто там был за рулём?
Михайлов сделал удивлённые глаза:
– Ну что вы! Разве могу я вспомнить, кто был за рулём какого-то джипа более двух недель назад? Однозначно, нет! А вот машина какая-то, кажется, черная и большая попадала в кадр. Но сейчас уже точно не вспомню.
– Ну, в принципе, и всё. Единственное, подскажите мне: мог ли кто-нибудь, пока этот ваш короткий сюжет находился на вашей страничке, переписать к себе это видео?
– Конечно, мог! Кто угодно мог. Сначала добавить в свои видеозаписи, а оттуда переписать на флешку, например. Дело техники! Всё делается
– Да ничего, не беспокойтесь. Думаю, что никто вас больше никуда вызывать не будет. Мне всё ясно. Сейчас я допишу…
Архипов ещё минут пять дописывал протокол допроса. Затем попросил расписаться Михайлова в нужных местах, написать собственноручно обязательную фразу в конце протокола «с моих слов записано верно, мною прочитано», и распрощался с ним.
Что же, всё складывается прекрасно! Этот протокол можно пока к делу не подшивать. Если сын погибшей не принесёт видеозапись, то и поднимать этот вопрос в рамках уголовного дела не стоит. Ну, а если же представит свой вариант и будет настаивать на приобщении всего этого материала, да ещё и адвоката подключит, то тогда и этот протокол всплывёт, – и вся свистопляска с этой записью и яйца выеденного стоить не будет. Всё решается в наше время!
Архипов довольно развалился на удобном офисном кресле и включил компьютер. Дежурство проходит спокойно: 7 января хоть и понедельник, но большой божественный праздник – Рождество Христово, люди отдыхают, не успев ещё от празднования Нового года отойти. Самое время спокойно поиграть, а чуть позже можно и домой смотаться. Если что, дежурка подъедет!
Новогодние каникулы тоже заканчиваются…
Толя проснулся с тяжёлым чувством вины, какой-то безысходности и тревоги. Похоже, напился он вчера всё-таки сильно, давно уже не происходило с ним такого пробуждения. А между тем, повод был радостный – у него вчера родился сын! Алёшка! Три четыреста! Великан и здоровяк!!! Роды прошли великолепно, с Иришкой и мальчиком всё прекрасно. На днях уже и выписать должны. Артёмка ждёт братишку домой, игрушки приготовил.
Ну, а Толян вчера с «бомбилами» таксистами и отметил это прекрасное событие. Начали сначала у «Ленты», затем плавно переместились с самыми близкими к Исакову домой. Как расходились – он и не помнил. Но в квартире относительный порядок, даже не накурено. Артёмка в честь такого события ночевал у тёти Оли.
Анатолий ещё повалялся немного и решил вставать, пора уже. Стрелки на часах показывали половину десятого утра. Учитывая, что ежедневно он просыпался в районе пяти-шести утра, такая поздняя пробудка была редким исключением из правил, так сказать – нонсенс.
А вообще-то знаменательно! Алёшка родился 7 января, в светлый праздник Рождества Христова по новому стилю – здорово!
Контрастный душ, крепкий чай и бутерброд с колбасой окончательно привели Исакова в чувство. Сегодня уже восьмое января, новогодние праздники вот-вот закончатся. Надо бы со следователем встретиться, а то после того, как на связь перестал выходить Михайлов Юра, они так и не встречались, лишь созванивались. Последний раз это происходило вчера, после обеда, до начала обмывания ножек. Интересный состоялся разговор! Как советовал Осокин, Толя не раскрывал перед Архиповым своих подозрений, а теперь уже и практически полной уверенности, что следователь стал играть на чужом поле. Исаков делал вид, что повёлся на заверения следователя о том, что Михайлов в своих показаниях твёрдо утверждает о дате видеосъёмки, проведена она якобы несколькими днями ранее и не имеет отношения к трагическим
Исаков подогрел себе большую порцию борща, затем выпил крепкого кофе с бутербродом и, поняв, что окончательно пришёл в себя, пошёл во двор заводить свою «кормилицу». Пора серьёзно поговорить с Михайловым, надо ехать к нему домой, а не названивать по телефону. На звонки тот не отвечает.
«Жигулёнок» завёлся с пол оборота, и через двадцать минут Толян уже находился во дворе дома Михайлова. Он дождался, когда из подъезда вышла пожилая женщина, так как в защищенное кодовым замком и домофоном помещение иначе попасть было невозможно, и вошёл. Он постоял около двери в квартиру Михайловых и прислушался. В квартире находились люди. Слышались голоса, мужской и женский, иногда и детский, – слов, правда, было не разобрать. Что же, вся семья в сборе, удачно приехал. Исаков нажал кнопку звонка. Дверь открыл сам Юрий.
– Я знал, что ты придёшь, – вместо приветствия сказал хозяин квартиры. – Заходи. Извини, что не брал трубку, не хотел по телефону говорить… да и, если честно, не знал что говорить.
Исаков зашёл в квартиру. Они прошли на кухню. Жена Михайлова и сын были где-то в дальней комнате, и Толян их так и не увидел.
– Юра, объясни мне, что происходит, – начал разговор гость. – Следователь сказал мне, что ничего не подтверждается, что запись была сделана несколькими днями раньше и отношения к происшествию не имеет. На тебя наехали?
– Прости, Толя, но не могу я иначе поступить! Я не буду оправдываться перед тобой, скажу правду. Я боюсь за свою семью… это страшные люди. Они пришли ко мне после того, как я отдал тебе запись. Мою жену и сына они не пускали в дом, а ко мне в квартиру зашли двое, у одного был пистолет с глушителем. Ты знаешь, они не угрожали, не пытались оказывать физического воздействия. Один из этих людей, – он, скорее всего, у них старший, – говорил спокойно и размеренно, а глаза у него в это время были холодными и страшными. Под его взглядом я чувствовал, что у меня по всему телу мурашки от страха поползли. От страха за сына, – прежде всего… да и за жену. Ну, да и за себя тоже. Он сказал, что выигрывает всегда не тот, за которым стоит физическая сила, а тот, который готов в нужный момент переступить определённую черту человечности, что ли… не знаю, как это словами выразить. Короче тот, который готов в любой момент убить… причём убить любого: женщину, ребёнка – хоть кого. Не взирая ни на какую жалость, мораль, христианские принципы. Он это так говорил, что я понял: у таких, как он, такой черты просто не существует, ему её и переступать не надо. Он уже за чертой, он просто ждёт момента, когда ему нажать на курок… и даже, наверное, жаждет этого. Я испугался, очень испугался. Мне и сейчас страшно. Я обещал, что сделаю всё, как они скажут, и я выполнил своё обещание. Следователю я сказал всё так, как они мне и говорили. Не мог я иначе. Прости меня, Толя, но я не изменю своих показаний. Прости…
Михайлов был относительно спокоен, хотя и говорил достаточно эмоционально. По его виду было заметно, что он пришёл к определённому решению и уже не изменит его. Обыкновенный страх за семью, жену и сына руководил его действиями в настоящий момент, и заставить его изменить свои показания теперь было невозможно. Исаков это понял, и не просто понял, а осознал вдруг, что и он сам в такой ситуации повёл бы себя, видимо, так же. Он вдруг представил, что его Артёмку, Иришку и малыша Алёшку какие-то бандиты используют, как заложников ситуации…