Под горой Метелихой(Роман)
Шрифт:
Весной удачно бежал шахтер — сосед Дымова по нарам в бараке. Потом сразу — группа. И тут ни одного не взяли. Охрану усилили, в каждый барак под видом мирных жителей, будто бы арестованных за связь с партизанами, насовали полицаев и власовцев. Когда подсохло болото, Владимир снова принял ковшевой экскаватор — громоздкую, многотонную махину на широченных гусеницах, которая вычерпывала из карьера торфяную массу. Как-то копался он в инструментальном ящике и в куче ржавых болтов и гаек нашел свернутую в трубочку записку на промасленной оберточной бумаге. Озираясь, прочел неровные строки: «Солнце всходит на Востоке. Товарищ, иди на Восток. Смерть людоеду Гитлеру!»
Записку тут же порвал
Листовки пошли по рукам. А потом в соседнем бараке охранники нашли саперные ножницы и два топора. Барак опустел наполовину. Говорили, что это провокация. Владимир решил, что уйдет один, ни с кем не стал сговариваться и сам же отметал всевозможные хитроумные варианты побега. Думал всё лето, да так ни на чем и не остановился, пока не попалась ему на глаза запасная медная трубка от маслопровода. Как- то вечером, перебирая инструмент, в сотый, наверное, раз перебросил он эту трубку с места на место, и вдруг, ни с того ни с сего, вспомнил старую мельницу на Каменке и как мальчишкой еще, с камышовой дудкой в зубах, любил прятаться от ребят под нижней сланью. Вспомнил, и даже жарко от мысли этой сделалось.
Как он ушел? Вот эта самая медная трубка и помогла. Свернул ее Дымов колечком, спрятал в надежное место, там же у багера, и стал дожидаться подходящего случая.
Бараки стояли на пригорке, внизу — мостик через глубокую канаву, заполненную ржавой водой. Возвращаясь с работы, пленные мыли тут руки, а чуть подальше — озерко небольшое, с камышовым островком на середине. В настиле моста давно уже не хватало одной плахи. Вот в эту дыру дождливым сентябрьским вечером и скользнул Владимир, когда конвоиры уже пересчитали пленных и шли позади строя. Над головой у него протопали последние шеренги, слышно было, как часовой у ворот отбросил на место рогатку, и всё замолкло. Нужно было уходить, пока не спущены собаки. Но Владимир никуда не ушел. Как стемнело, не выходя на берег, он перебрался по канаве в озеро, в камышах просидел до рассвета. Утром в лагере всполошились. Из ворот выбежали проводники с овчарками. Тогда Владимир вздохнул поглубже, взял в рот трубку и погрузился с головой в ледяную воду.
Неделю прожил потом на дне глубокого заброшенного колодца на краю соседней с лагерем деревеньки. По ночам старик-инвалид опускал к нему на веревочке котелок с круто заваренным чаем и парой картофелин. Он же подал потом и лестницу, а за сарайчиком ждали двое с трофейными автоматами.
…В партизанском отряде доверились тоже не сразу. Дальше землянок дозорного оцепления не пропускали. Дня через три или четыре после того, как разведчики привели сюда Дымова, на опушке соснового бора появился командир отряда Леон Чугуров — высокий и грузный, с немецким автоматом на шее. Он подозвал пальцем новичка, спросил густым с хрипотцой басом:
— Ну, как — отоспался? Обедал сегодня? Видок-то у тебя, прямо скажем, не гвардейский.
— Были бы кости целы.
— Понятно. А с оружием как?
— В лагере нам пулеметов не выдавали.
Командир вскинул лохматые, как у Андрона, брови, минуту молчал, прищурясь оглядывал новичка.
— Добывать надо. Скажи отделенному, что я разрешил прогуляться до большой дороги. На сутки, — начал он, четко подразделяя короткие фразы. — Это у нас называется свободным поиском. Хорошенько запомни местность, но обратно к этой опушке не выходи. Вон к тому дереву присмотрись, — указал рукой на отдельную березу, что стояла на бугре за болотцем. — Крякнешь
Владимир усмехнулся:
— С коих это пор у вас тут коростели после заморозков кричат?
— У нас кричат.
С тем и ушел командир. Это было первой проверкой. Среди бела дня на большаке проволочной петлей вырвал Дымов с седла проезжавшего мотоциклиста. Не успел оттащить труп в канаву и свалить туда же машину, как на шоссе показалась еще одна черная точка и тут же нырнула в ложбинку.
«Будь что будет!» — решил тогда Владимир. С автоматом убитого он перебежал по кювету вперед метров на пятьдесят, залег в бомбовую воронку на обочине. А справа уже нарастал торопливый стрекот мотора. Это тоже был мотоцикл, но с люлькой и пулеметом. В мотоцикле сидело трое гитлеровцев. Черный «цундап» с ревом вымахнул на пригорок и, располосованный очередью в упор, нелепо подпрыгнул, перевернулся через люльку. Яростного клекота своего автомата Дымов не слышал, только ощущал судорожные толчки в плечо.
Через минуту, нагруженный оружием и патронами, он, пригибаясь, уходил к оврагу в противоположную от леса сторону. Долго кружил по кустам и пустынному, осиротелому полю с одинокой полоской невытеребленного льна, пока не набрел на заболоченный ручей, заросший ольшаником. Погони не было, да и подумал об этом Владимир уже в последний момент, когда стоял посреди дороги над распластанным офицером с мертвым оскалом вставных металлических челюстей. Он был похож на коменданта Пфлаумера, такой же сухой и поджарый.
Вниз по течению ручья, прямо по руслу, прошел еще километра два. Потом выбрался на пригорок; береза, которую указал Чугуров, виднелась далеко на горизонте. И тут на Владимира напал страх отрешенности и одиночества, — нервы сдали. Ему показалось, что он давно уже окружен со всех сторон, что из-под каждого куста, из-за каждой кочки на него уставились жуткие, немигающие зрачки винтовок, что они нацелены в затылок, в грудь, в переносицу. От этого пересохло в горле, язык стал шершавым, как терка, а пальцы так сжали цевье и шейку тяжелого, неуклюжего пулемета, снятого с мотоцикла, что и сама смерть не заставила бы их разжаться.
Озираясь, спустился к ручью, напился, а меж лопаток испарина. Мысли остановились. Вот и ушел, называется. На своей земле бешеным волком кружить.
А командир наказал к сосновой опушке не возвращаться. Значит, не верит. Боится, как бы «на хвосте» кого не привел. Правильно делают: и пленные всякие бывают. Чем ты докажешь, что не власовец, не полицай? И сейчас еще больше могут не поверить: как это, скажут, тебе помогло одному с четырьмя управиться? Может, и пулемет, и автоматы заранее приготовлены были, для отвода глаз? Вот ведь, не догадался документы их забрать из карманов! Теперь уже поздно.
Вечерело. Всё по ручью, по ручью, местами по пояс в воде, уходил Владимир, как ему думалось, всё дальше от дороги. Ручей петлял между невысокими холмами и чахлыми перелесками. И ни одной деревеньки поблизости, ни одного хуторка. Хоть бы тявкнула где-нибудь дворняга или петух закричал. И этого нет, будто вымерла вся округа. А ноги окончательно заледенели от нестерпимого холода, и зубы стали позванивать.
В одном месте поскользнулся на камне. Не выпуская из рук пулемета, растянулся в рост, и вместе с шумом собственного падения и плеском воды настороженный слух его уловил хруст валежника на берегу позади себя. Вскинулся, извернувшись пружиной, — никого. Переждал затаив дыхание — тихо, только шуршат на ветру желтые перья камыша. Над головой низко плывут рваные клочья туч, рассевая следом мелкую водяную пыль. Ни туман и ни дождь, но от этого еще хуже, тоскливее, еще горше переносить одиночество.