Под горой Метелихой(Роман)
Шрифт:
Все засмеялись. А Никишка стал всех угощать калеными орехами. Много их в этом году, да всё больше двойняшками. И опять помянул Улиту: без Улиты пьеса не подойдет. И тут все наперебой стали новые роли придумывать. Верочка посмотрела на Никишку, сказала, когда поутихли немного:
— Вот что, ребята, давайте не будем без дела трогать Улиту. Лучше поможем ей в чем-нибудь. Вот ты, Володя: сможешь ты поговорить с трактористом? Где сейчас трактор работает? За Ермиловым хутором?
— Там. А что? — не вдруг догадался Володька.
— А потом куда
— За поскотину. Роман Васильевич говорил, что новый клин под зябь распахать там надо.
— И тележка у вас тоже за хутором? Ну, на которой вы свои бочки возите?
— И тележка там.
— Вот и привезли бы вдове хоть хворосту для подтопка. На себе ведь чуть ли не каждый день из-за озера носит!
— Можно бы и хороших дров привезти. Сухостою там вон сколько, на самой опушке, — не совсем бодрым тоном начал Володька, — можно бы… через деревню трактор погоним.
— Ну и что? Почему «можно бы»?
— Так опять ведь не в дело дрова изведет.
— Посмотрим.
В это время от сильного порыва ветра хлопнула форточка. Глухо пророкотал гром. Нюшка подошла к окну.
— Ох, и туча заходит! — протянула она, заглядывая кверху. — Ни единой звездочки нету. Вон как опять блеснуло! Боюсь я грозы. Пойдемте домой, Маргарита Васильевна, по проулку я и одна добегу. Поздно ведь, давайте уж в воскресенье пьеску-то читать соберемся.
Когда Валерка совсем было уснул, его растолкала Верочка.
— Сколько раз тебе говорить, не хватай без спроса моих книжек! — ругала она Валерку. — Ты взял Лермонтова? И тетради чистые со стола подевались куда-то!
— Ничего я не брал, — закрываясь с головой одеялом, отвечал Валерка, — я и в комнату твою не заглядывал даже. Ну чего ты пристала: не брал!
— Хватит вам, — проворчал беззлобно отец. Он сидел у порога на низенькой скамеечке и расшнуровывал ботинки. — Принеси мне, дочка, лампу и спи. Я еще часика два поработаю. Найдется твой Лермонтов и тетради. Сама куда-нибудь засунула.
— Никуда не засовывала! Ты же сам тетради привез, я их и положила на стол, а книжка была на этажерке.
— Найдется. Иди, иди — спи. Лампу-то принеси побыстрее.
За окном, как из ведра, хлестал ливень. Николай Иванович долго сидел, писал что-то, выходил курить в коридор, снова писал. Потом улегся и он, а Верочка всё не могла уснуть. Какое-то неясное, пугающее предчувствие охватило ее, не давало забыться. О тетрадях и книжке она уже и не думала. А сон не приходил, мысли были какие-то страшные. Наконец не выдержала, встала с постели, в потемках, на ощупь, стала перебирать на столе и в ящиках. Тетрадей нет, — стопкой лежали. Да здесь их и быть не должно, ведь она отлично всё помнит. Снизу доверху перещупала всё и на этажерке. А где же дневник?
Тяжелая, плотная тетрадь в клеенчатом переплете не попадалась ей под руки. Уж ее-то она ни с чем никогда не перепутает. Постояла, подумала, еще раз перебрала книжки, — нет дневника. Даже дышать тяжело стало. Стараясь не скрипнуть дверкой, сходила в соседнюю
Проснулся отец, спросил сонным голосом, не вставая с постели:
— Ты что это, дочь, не спишь? Лермонтова перечитываешь?
Верочка подошла к двери, приоткрыла ее и ответила сдавленным голосом:
— Папа, дневник у меня потерялся! Дневник…
— Ну вот еще новости! Кому он нужен?
Через минуту, однако, Николай Иванович был в комнате дочери. Щурясь от яркого света лампы, осмотрел для чего-то окно, потрогал шпингалеты, крючок на форточке, передвинул в сторону этажерку.
— В шкафу ничего не пропало?
Там всё оказалось на месте. И новые туфли Верочкины, и пальто, и костюм выходной Валеркин. Верочка откинула одеяло, подушки, скатала в трубку матрац, заглянула во все углы.
— Заново всё напишешь, не огорчайся, — попробовал успокоить ее отец. — Напишешь лучше, чем было. Ты ведь умнее теперь той семиклассницы, которая выводила заголовок на обложке. А я, между прочим, думал, что ты его давным-давно уж забросила.
— Нет, папа, я его не забрасывала. Там были очень важные для меня записи. Очень важные. Одну из них я всё собиралась тебе прочесть. И всё не решалась, чтобы не напоминать тебе прошлое. Я, я… видела этого человека… Я не могла ошибиться… — Говоря это, Верочка опустилась на голые доски кровати, дышала ртом. — Того колчаковца, которому наша мама подписала какую-то бумажку.
— Где это было? Когда?!
— В тот день, когда на Большой Горе закладывали главный корпус МТС. Я не могла ошибиться, лапа.
— Успокойся, дочь, успокойся. Кто, кроме меня и Валерки, знает об этом твоем дневнике?
— Маргарита. Ей кое-что я читала. Про Игоря.
— Еще?
— Больше никто. Кому мог понадобиться мой дневник? Кому?! А если?!.
Николай Иванович сходил на кухню, принес стакан холодного чаю.
— На, выпей, — сказал он, передавая стакан дочери, — и не ломай себе голову. По-моему, это случилось вечером, когда нас не было дома. Дверь входная, как всегда, у нас настежь, вот и забрался сюда какой-нибудь не в пример другим любопытный хлопец. Увидел стопку тетрадей, книжку с картинками, сунул всё это под рубашку, и был таков. Вот и весь сказ. И без всяких таинственных «если».
— А дневник? Зачем этому «излишне любопытному» хлопцу дневник?
— Много там было чистой бумаги?
— Может быть, третья часть.
— И эта ему пригодится! Начнутся занятия — найдем.
Светало, дождь всё не переставал, за окном пузырились лужи. Верочка расстелила матрац, заправила простыни, сидела, покусывая ногти.
— Еще раз тебе говорю: успокойся, — закуривая, говорил ей отец. — Всё это, поверь, — игра твоего воображения. Со временем это пройдет. Если уж и в самом деле привиделся тебе человек, похожий на того колчаковского офицера, попробуй его описать. Подумай, припомни всё хорошенько.